Страница 70 из 71
- Нет, не приходилось. Зато я Балтийское море видел. И даже плавал.
- О, а мы тоже были на Балтике! В Юрмале! А вы где?
- Недалеко от Клайпеды. Но это давно было, еще во время войны.
- Ой, а вы ведь воевали! Я видела у вас ордена есть, - Марина кивнула на висящий на крючке пиджак. - А расскажите что-нибудь! У меня дедушка ведь тоже военный был. Я помню его в форме. А где служил не знаю. И мама почему-то говорит, что не помнит, хотя она все помнит!
- Я не знаю что рассказывать вам. В войне нет ничего интересного.
- Может быть, вы правы, - быстро согласилась Марина. - Страшное было время. Сейчас только фильмы всякие снимают. Там вроде понятно кто победит — хорошие советские ребята. А тогда ведь непонятно было...
- Да, вы правы. Тогда ничего не было понятно.
- Мама-мама, - младшая Анюта задергала мать за юбку, - а дай ложечки!
- Ложечки-ложечки, - Марина задумчиво сдула со лба челку и осмотрела купе: - А где же наши ложечки? А, вспомнила!
Снова скинув тапок и вскочив на полку, она вытащила из багажного отсека сумку. Из бокового кармашка достала две маленькие деревянные ложечки и отдала их младшей. Забросив сумку обратно, села, отдуваясь:
- Ух, я уж думала у мамы забыли эти ложечки!
Ромашов пораженно смотрел на ложечки в ладошках Анюты.
- Можно взглянуть?
Анюта недоверчиво нахмурилась.
- Я верну. Честное слово!
Девочка робко протянула ему одну. Ромашов повертел ложечку в руках и застыл, разглядывая узор из вьюна и маленькую щербинку на тыльной стороне черпака. Сомнений не оставалось никаких! Мастер узнает свою работу, даже если пройдет сто лет.
Марина обеспокоенно наклонилась к нему:
- Что это с вами, Василий Федорович, вам плохо?
- А? - Ромашов очнулся от столбняка. - Нет-нет, нормально... Скажите, Марина, а откуда у вас эти ложечки?
Марина прижала к себе обиженно сопящую Анюту и сказала:
- Это дедушкин подарок. Он принес их на бабушкин день рождения. А она после отдала мне. Вроде бы как по наследству. Там еще солонка была, но она дома, мы ею пользуемся. А ложечками девчонки играются. Очень уж они им нравятся.
- А как звали вашего дедушку?
- Сережей. Сергеем. А что?
- А фамилия?
- Да зачем вам? - Марина непонимающе моргала серыми — как у деда — глазами.
- Нет, ничего. Показалось. - Ромашов вернул ложечку Анюте: - Держи!
Девочка споро схватила свое сокровище. Ромашов улыбнулся ей. Она еще немного поугрюмилась и улыбнулась в ответ. Маленькие дети всегда чувствуют, когда обращенная к ним улыбка искренняя, и отвечают взаимностью, потому что еще не умеют врать эмоциями.
Анюта громко похлопала ложечками друг о друга. Марина рассмеялась:
- Наверное, музыкантом вырастет! Вон как ритм бьет!
Ромашов поднялся:
- Я пойду воздухом подышу, - и вышел.
Одно окно в проходе было открыто и трепыхалось крыльями занавесок. Вдоль железной дороги проносились огни фонарей на параллельной автотрассе. Оттого, что поезд мчался на приличной скорости, световые пятна расползались в темноте сумерек желтыми продолговатыми полосками.
Штрихи к портрету. Много-много штрихов.
Ромашов подставил лицо порывам ветра и стоял так долго, отрешенно думая о том, какой же все-таки на самом деле удивительно маленький и тесный их большой и густонаселенный мир.
«ПАМЯТЬ НА СТРАЖЕ
Н. Абалкин.
...В Бухенвальде, там, где был фашистский концентрационный лагерь, бьет теперь не уставая колокол: словно живой, постоянно напоминающий о себе памятник неисчислимым жертвам фашизма. Вслушиваясь в удары бухенвальдского колокола, видишь, как стоит на страже суровая и непреклонная память человечества. Она стоит на боевом посту нашего века. Память не может и не хочет предать забвению то, что было. Забвение трагически пережитого миллионами людей стало бы тягчайшим преступлением перед совестью народов всей земли, более всего жаждущих мира, мира и мира. Мира и счастья...
Далеко, во все края разносятся незримые волны бухенвальдского набата. Отзвуки его слышатся и здесь, в Москве, ставшей на две недели столицей, притягательным центром мирового киноискусства. Они слышатся с экранов фестиваля, звучат в сердце честного, прогрессивного художника, сознающего свою ответственность перед временем и перед искусством.
До конца фестиваля остается еще неделя, впереди много новых фильмов, много неожиданностей, сюрпризов и разочарований. Но облик нынешнего международного кинофестиваля уже определился с достаточной ясностью. Определился в самом главном, наиболее существенном. Он наглядно отражает примечательнейшее явление в развитии современного мирового искусства, показывает концентрацию художественных сил на гуманистических позициях антимилитаризма, антифашизма...
Не будем идеализировать и приукрашивать положение дел на кинофронте. Это положительное явление, разумеется, не характеризует всех фильмов фестиваля - есть среди них и немало таких, которые весьма далеки от его гуманистического девиза, лишены высоких эстетических и нравственных идеалов. Но они не в силах заслонить главного. О главном и идет здесь речь.
Один за другим появляются на экранах фильмы, так или иначе связанные с событиями и темами второй мировой войны. Это не дань истории, не обращение в прошлое. Это беспокойство за будущее мира. Это призыв к бдительности. В наше время сама память человечества становится объектом столкновения двух противоборствующих сил: сил прогресса и гуманизма, помнящих о том, что было, и сил реакции, человеконенавистничества, стремящихся вытравить в людях память о тех бедствиях, которые пережиты народами по вине империализма, по вине фашизма.