Снежная сказка

Коридоры оказались странно пусты. Ей думалось, что на прием к Хранителю стремятся попасть куда больше сограждан. И почти полное отсутствие людей заставляло Элис еще больше нервничать, испытывая все те сомнения, неуверенность и страх, которые едва ли позволили на секунду забыться этой ночью. Из-за этих же эмоций она практически не ощущала усталости.

Хотя не совсем так. Измождение, опустошение и смирение давно стали частью ее сущности. На это она уже даже не обращала внимания. Но после бессонной ночи сейчас испытывала ажиатированный подъем энергии и странную дрожь внутри, которой не знала, да уже и не искала объяснений.

Или это лишь на первом этаже, и на следующих людей окажется больше? Она не была уверена, но поняла, что не хотела бы этого. Элис было тяжело сейчас оказаться сосредоточием чьего бы то ни было внимания. Тем более, что она пришла в роли просителя.

Тяжело втянув воздух, она на секунду замерла, переводя дыхание. Здесь пахло лимоном и мятой. И еще чем-то, едва уловимым, горьковатым. Пока не различимым. Мята все перебивала. Холодно и отстраненно, несмотря на ковровые дорожки, скрадывающие шаги.

Хотя и свежо. Даже приятно, несмотря на холод и метель на улице, от которых все ещё покалывало кожу щек. Впрочем, в последние месяцы ей и летом было холодно, морозно до костей, так что аромат мяты не повинен. Он к месту. Тонизирует. Ее взбодрило, во всяком случае, помогая продолжить путь.   

Тело болело. Все тело. И дышать было больно. А еще – смотреть по сторонам. Оттого она с гордым достоинством и безупречной осанкой смотрела только вперед. Правда, из-за этой проклятой осанки ныли все остальные синяки и ссадины. Николо вчера словно с цепи сорвался. Из-за воздержания? Хотя не то чтобы с ним такое не случалось и раньше. Регулярно. Однако вчера, видимо из-за заключения и своего подвешенного состояния, муж совершенно утратил контроль над собой. Или не считал необходимым сдерживаться.

Элис ощущала большую часть смятенных, злых и разъяренных эмоций мужа, когда он безжалостно и жестоко овладевал ее телом, пользуясь правом позволенного им свидания. Буквально пропитывалась его гневом. Они проникали в нее вместе с хаотичными и злыми ударами его плоти, с алчными и неумолимыми захватами твердых рук. Забивали ее нос, перекрывали горло. Душили, забирая возможность ощущать и различать ароматы.

Не то чтобы она не могла понять его эмоций. Никто пока не огласил им причину, по которой его задержали три месяца назад. И сама Элис не имела понятия: имелась или нет для этого причина.

Тихо поговаривали об участии Николо в заговоре. Или о причастности к тем, кто в каком-то заговоре участвует. Но официальных обвинений не было. Ссылались на тайну расследования. Николо бесился, требовал суда, следователя, пристава, самого Хранителя. Кого угодно, кто бы объяснил - что он тут делает? На ком можно было бы сорвать свою злость и ярость. А потом вдруг начинал лихорадочно метаться по комнате для свиданий, кусая грязные ногти и бормоча, что его подставили. Это все его враги. И она, Элис, должна его вытащить. Должна доказать, что его оболгали.

Она должна была. Конечно. Николо был ее мужем. А жена всегда должна следовать за мужем и быть его надежным тылом. Хотя, боги свидетели, эти три месяца ей было не так уж и плохо. О, нет! Она искренне волновалась о Николо, переживала о том, каково ему в заключении. Ей было больно видеть то, что с ним происходит здесь. Но… честно говоря, их брак оказался вовсе не таким, каким Элис когда-то виделись картины любовных отношений. Может, дело в том, что она была слишком юна и просто ничего еще не понимала ни в любви, ни в семье?

Ее выдали замуж за Николо меньше года назад. Элис едва успела вернуться из Гимназии, куда все семьи, принадлежащие к кругу Управляющих, отправляли на воспитание дочерей. Она пробыла в кругу семьи от силы пару недель и впала в какую-то непонятную хандру. До сих пор те несколько месяцев были спутаны в памяти Элис. Да и родные не спешили делиться с ней воспоминаниями о событиях тех дней. Казалось, они боялись вспоминать о том, что тогда происходило с их единственной наследницей. И Элис допускала, что причина может быть достаточно веской. Возможно, она утратила контроль над Силой, что являлось признаком душевной болезни и уделом низших классов? Потому и не помнила ничего, кроме смутных, смазанных картин и полустертых воспоминаний ароматов, что делали полноценными ее мир? И родные пытались скрыть это ото всех?

Такое случалось. И именно эта причина казалась ей весьма возможной. И, возможно, объясняла, отчего они так торопились с её браком.

Да, собственно, у неё вроде бы и не имелось возражений. И Николо воспринимался таким приятным и милым. Семьи были знакомы целую вечность, и они когда-то играли вместе в детстве. Только вот аромат ряски, словно возле болота, окружал его и в детстве, и сейчас. Однако, растерянная и напуганная происходящим с ней, Элис не обращала внимания на предупреждавший ее аромат. А Николо, казалось, так и остался весёлым и очаровательным, угадывающим каждое желание молодым мужчиной.

Он и был таким. Кроме тех случаев, когда им самим овладевали неконтролируемые приступы сомнений и ревности. А происходило это куда чаще, чем Элис могла себе даже представить. И несмотря на то, что она отчаянно старалась и не давала мужу ни малейшего повода для этой ревности: разговаривала только с подругами и родней, не смотрела ни на кого... Ничего не работало. И ему было достаточно уже того, что на неё кто-то смотрел.

Тогда Элис решила просто никуда не выходить. Но и это не спасло её от сомнений и агрессии мужа. Он всюду искал подвох, уверенный, что она просто пытается ввести его в заблуждение. И с каждым днем таких отношений у Элис оставалось все меньше сил или доводов, чтобы в чем-то его убеждать. Не хватало воли сопротивляться, усиливая его бешенство. И было безумно стыдно признаться кому-то в том, что происходит. Даже матери или бабушке. Казалось, что они не поймут, упрекнут её в том, что не умеет вести  себя безупречно, не может стать опорой и гордостью мужа…