Страница 21 из 191
После мора, изрядно опустошившего скит, Маркел собрал всех излеченных чудодейственным снадобьем, составленным таки Никодимом, и объявил:
- Боле Впадину не покидать! Запрещаю даже думать о том! Кто ослушается - тому кара смертная!
Когда, наконец, вспомнили о посаженном в яму вероотступнике Луке и вытащили его посиневшего и грязного, он уже чуть дышал. Овдовевший Никодим, схоронивший во время мора ещё и совсем маленькую внучку, из сострадания забрал увечного к себе и выхаживал его как малое дитя, ежечасно растирая и разминая бесчувственные ноги, отпаивая целебными настоями и питательным молочком из кедровых орешков. Несчастный поправлялся медленно, а ходить начал и вовсе лишь через год. Но поврежденную спину согнуло-перекорежило так, что Лука при ходьбе перстами касался земли. От перенесённого потрясения в его душе свершилась сильная перемена и за долгие месяцы неподвижности, обличаемый совестью, он укрепился в вере необыкновенно. Теперь он ни единым помыслом не допускал сомнения в заповедях старчества. Выучил на память многие своды Библии, составляющие священное писание христианства. Особенно близки ему стали божественные откровения первой части Ветхого Завета. Сей библейский текст был для болящего образцом абсолютной и непогрешимой истины. Перечитав все имевшиеся в скиту книги, иные по несколько раз, он многое осмыслил и глубоко прочувствовал. Стал одним из самых глубоких знатоков и ревностных поборников первоисточного православия.
Господь, видя столь глубокое покаяние Луки, великодушно вознаградил за усердие, осветив его разум способностью понимать самые мудрёные тексты. Даже наставник Маркел стал советоваться с ним по затруднительным разделам в трудах проповедников старообрядства. Особенно часто сходились они разбирать спорные места в письмах несокрушимого протопопа Аввакума.
РОЖДЕНИЕ КОРНЕЯ.
Шел 1900 год. Как раз в ту пору, когда обезноженный Лука появился в доме Никодима, у Елисея народился сын - головастый, крепкий мальчуган. Покончив с родовыми хлопотами и уложив младенца на теплую лежанку, домочадцы помолились за здравие новоявленного раба Божьего и матери его Ольги.
Малец оживил жизнь Никодимова семейства. Привнес в нее радость и отвлек от горечи недавних утрат. Нарекли новорожденного Корнеем. Малыш не доставлял родителям особых хлопот. Никогда не плакал. Даже когда хотел есть он лишь недовольно сопел и ворочался. Подрастая, никого не беспокоил и всегда сам находил себе занятие: пыхтя, ползал по дому, что-то доставал, поднимал, передвигал по полу, а устав, засыпал где придется. У Корнея была ещё одна особенность, выделявшая его среди других обитателей скита - он не мёрз на холоде. Уже на второй год бегал босиком по снегу. Став постарше, на удивление всем, нередко купался зимой прямо в промоинах Глухоманки.
Это был удивительный ребенок. От него исходили волны тепла и доброты. Не только дети, но и взрослые тянулись к нему. Их лица при виде Корнейки озарялись улыбкой: как будто перед ними был не ребенок, а маленький ангел. Даже когда набедокурит, он поглядывал на старших искрящимися глазёнками из под густых ресниц так ласково и лукаво, что у тех пропадало всякое желание ругать. Рос Корней не по годам сообразительным и понятливым. Внешне мальчуган сильно походил на деда. Лишь прямые, жесткие и черные, как смоль, волосы выдавали текущую в нем эвенкийскую кровь. Несмотря на то, что через два года у Елисея родилась премилая дочка Любаша, а следом ещё три пацана, для Никодима Корней на всю жизнь остался любимцем.
Прижившийся в их доме бездетный Лука тоже с удовольствием возился с подвижным и любознательным мальчонкой. Калека так живо описывал Корнейке Жития Святых и подвиги великих пустынников, что тот, несмотря на непоседливый нрав, слушал эти, пока, правда, мало понятные для детского разума истории, затаив дыхание, не сводя завороженного взгляда с выступавших вперёд, длинных желтоватых зубов горбуна.
Как-то летом Лука неожиданно исчез. Первые дни его усердно искали, но потом решили, что калека сорвался в Глухоманку, на берегу которой он сиживал часами, и его, немощного, унесло течением. Пожалели бедолагу, помолились за него, но жизнь не терпит долгой остановки: повседневные хлопоты отодвинули это трагическое событие на второй план, и скитники постепенно забыли о несчастном.
ПЕРВАЯ ОХОТА.
Весна 1914 года пронеслась быстро и неудержимо. Щедро одарив Впадину теплом, она умчалась на крыльях нескончаемых птичьих стай на север. Таежный край на глазах оживал, гостеприимно зеленел молодой травой и листвой, полнился ликующим гомоном птиц, дурманящими ароматами сиреневых клубов багульника и белых облаков черемухи. Вдыхая пьянящие запахи, даже суровые скитники ощущали волнение и радость в сердце: начинался новый круг жизни.
Ожило и унылое моховое болото, поросшее чахлыми елками, березками и окаймленное по закраинам черемушником. Сюда, на небольшие гривки, по зову любви, с первыми намеками на рассвет, слетались, нарушая тишину тугим треском крыльев, глухари и глухарки. Сюда же медленно спускались с пологого холма, пощипывая на ходу лакомые кудри ягеля, олени. В следовавшем за ними звериной поступью пареньке без труда можно было признать Никодимова внука - Корнея.
От деда он взял и рост, и силу, и сноровку, и покладистый нрав, а от лесом взращенной матери-эвенкийки - врожденное чувство ориентировки, выносливость и способность легко переносить стужу. Все это помогало Корнею чувствовать себя в тайге уверенно и свободно - как дома.
Сегодня у него первая в жизни настоящая охота, благословленная Маркелом. Паренек волновался – вдруг промахнётся и осрамится на весь скит. Ему непременно нужна добыча. Это даст Корнею право величаться кормильцем.
В руках у него тугой лук, ноги облачены в мягкие кожаные ичиги, скрадывающие звуки шагов.