Страница 118 из 132
Мужчина с букетом роз вынул ключи от Ольгиной квартиры, которые с определённой долей случайности оказались среди его вещей, временно изъятых в полиции, прислонил «таблетку» к пульту домофона. Дверь в подъезд открылась, впуская Кнехта на площадку. Сергей остановился возле знакомой двери и протянул руку к звонку, испытывая явное дежавю, поскольку однажды он уже находился в такой ситуации... И – очень важно – он про неё помнил! Он помнил даже о том, что цветы в прошлый раз были алыми...
Что такое?! До Сергея из недр квартиры донёсся женский крик – настолько громкий, что его не смогла заглушить даже плотная дверь. Кричала Ольга – Кнехт понял сразу. И то был не крик наслаждения, так хорошо ему знакомый, – сейчас в голосе женщины слышались только боль, ужас и зов о помощи.
Не раздумывая, Сергей вставил ключ в замочную скважину и, распахнув дверь, влетел внутрь.
* * *
Ещё даже не узнав в ворвавшейся в квартиру женщине Симу Сафонову, Ольга с досадой подумала, что в следующий раз надо более досконально выспрашивать через дверь, кто вознамерился прийти к ней с визитом. Она забыла напрочь, что у Марека Таркевина есть мама, которая очень хорошо знакома с Ольгой... и уж совсем не была готова предположить, что Сафонова придёт устраивать «разборки». Соседка толкнула ногой входную дверь, которая с треском захлопнулась.
– Ну что, сучка, довольна? – прошипела Сима.
Вот как ответить на этот вопрос?
– Сима... – начала Ольга твёрдым голосом, несмотря на то, что её до дрожи пугал необычный, «стеклянный» взгляд соседки. – Я не собираюсь оправдываться. Твой сын хотел меня убить. И он бы убил меня, не вмешайся полиция...
Похоже, Сима не слышала этих слов. Она лишь видела перед собой женщину, приложившую силы к тому, чтобы её сын угодил под следствие, из-под которого на свободу уже никогда не выйдет. А этот факт не мог перевесить ни один аргумент. Марек мог убить сто человек, тысячу – да что там! – хоть девяносто девять процентов населения Земли, но он был её сыном, и ему никто не имел права причинить вред. Даже ради спасения собственной жизни.
Только врождённая ловкость и наработанная в тренажёрном зале гибкость позволили Ольге уклониться от первого удара и отскочить назад. Сима выхватила из-за спины зловеще сверкнувший инструмент и, сделав выпад, с воплем взмахнула топором. Точилова взвизгнула, кинулась влево, в комнату. Захлопнула за собой дверь – обычную дверь из реек и оргалита, какие изначально ставились в квартирах типа «хрущ». Но не успела подтащить стол, свалив при этом на пол монитор компьютера, как двумя вертикальными ударами Сима пробила в двери дыру, а затем, что-то сообразив, вышибла обухом защёлку, вырвав крепление с мясом. Что-то рыча, взмахнула топором снова, нападая. Ольга вскочила на кровать, от ужаса не соображая, что делает. Страшное лезвие со свистом пролетело в нескольких сантиметрах от лица. Плохо, ой, плохо... Ольга перепрыгнула с кровати на стол, соскочила с него на пол и, быстро нагнувшись, схватила его за ножки и перевернула, с тем расчётом, чтобы тот, падая, ударил Сафонову в колени. Ей это почти удалось. Правда, Сима успела отступить на полшага, и столешница на излёте стукнула её по плюснам. Будь нападающая босиком, ей пришлось бы испытать серьёзную боль, а то и получить травму. Но Сима была в ботинках, и потому стол лишь слегка ушиб её в падении. Впрочем, она вряд ли что-либо почувствовала.
Не будь Ольга в такой панике, то швырнула бы чем-нибудь тяжёлым в оконное стекло – это могло привлечь внимание со стороны. Но путь к бегству через окно был всё равно невозможен из-за внешних решёток. Попытавшись обойти Сафонову вдоль стены и выскочить в прихожую, Точилова совершила непоправимую ошибку. Расстояние между женщинами сократилось до критического, Сима в очередной раз произвела замах, и Ольга поняла, что острый инструмент, ставший опасным оружием, сейчас ударит её в грудь. Инстинктивно она подняла руки, пытаясь защититься. Падающий сверху и немного сбоку топор коротко хрястнул, зацепившись за Ольгу в своем неумолимом движении. Сразу после этого послышался звук падения на пол какого-то плотного предмета. Ольга не верила своим глазам – рядом с перевёрнутым столом шлёпнулось нечто телесного цвета, с пятью тонкими отростками и брызжущее в разные стороны ярко-алой кровью.
«Это же моя рука! Это моя правая рука! Как такое могло случиться?!» – загнанной птицей забилась мысль. Кровь из повреждённых сосудов хлынула потоком. Казалось, вид раненой Ольги подстегнул Сафонову. Сима издала торжествующий вопль, размахнулась снова и ударила опять. Этот удар тоже достиг цели. Точилова упала на пол, скользкий от пролитой крови. Упала навзничь, видя, как страшный топор вновь поднимается над ней. И тогда она закричала. Так громко, как только могла. Как пока еще могла.
* * *
Квартира опустела примерно через час. Сначала медики в лихорадочной совершенно необходимой спешке вынесли на одеяле Точилову, потерявшую сознание от страшных травм и обильной кровопотери. Отрубленную кисть руки, естественно, не забыли. В ожидании «скорой» Кнехт наложил Точиловой на культю жгут, но большую часть крови женщина потеряла через другие раны. Взвывший яростной сиреной реанимобиль рванул прочь со двора, а на его место, вплотную к подъезду, подкатил полицейский «патриот». В него угрюмые стражи порядка усадили Сафонову, кое-как пришедшую в себя после «обработки» Сергея – тот избил её зверски, но существенного вреда не причинил. Тем не менее, как обратили внимание столпившиеся у подъезда зеваки, выводили Симу в наручниках. Нападавшая была совершенно невменяема и всё порывалась найти топор. Но орудие преступления вынесли из квартиры ещё раньше и приобщили к вещдокам. После Сафоновой вышел наружу и Сергей, трясущимися руками прикуривая сигарету. Последним жилище Ольги покинул капитан Столетов. Он захлопнул дверь, опечатал её, а комплект изъятых у Кнехта ключей также приобщил к вещдокам. Порядок в квартире наводить, естественно, никто даже и не подумал. Пол и стены комнаты остались в том виде, какой бы сделал честь иному фильму Квентина Тарантино. Посреди забрызганного кровью помещения по-прежнему валялся перевёрнутый стол, а рядом с ним – разбросанные по полу розы. Которым уже ни за что не стать белыми.