Страница 26 из 95
VI
Мягко шурша шинами по начавшей рассыпаться от невостребованности грунтовой дороге, белая «девяносто девятая» со старыми, еще из четырех цифр, номерами Горьковской области остановилась возле приземистого деревянного дома с четырехскатной крышей, покрытой местами разорвавшимся рубероидом. Дом был старый, периодически нежилой – за последние лет восемь его четыре или пять раз продавали, но надолго не задерживался никто, старый забор из темно-серых заостренных досок завалился внутрь, калитка болталась на одной ржавой петле, и вокруг из песка торчали посреди редких серых былинок чахлые кусты полыни.
Комриха раскинулась на песках на высоком холме, отделенном от Кувецкого поля глубоким оврагом, скрывающем на дне ледяной ручей, перебраться сюда на машине можно было лишь досконально зная улицы Кувецкого поля – в одном месте через ручей была сделана насыпь из шлака. Это была бедная, почти нежилая деревня, больше чем наполовину сгоревшая в конце двадцатых, а спустя сорок лет – в семидесятом – повторившая судьбу Кувецкого поля и присоединенная к районному центру как отдельная улица. Обитателями ее были лишь дачники да несколько стариков. Улице было присвоено имя танкиста Лучникова, получившего звезду Героя после боев на Курской дуге в сорок третьем, выросшего в этой деревне. До злого двадцать восьмого года, дымящегося тем страшным пожаром, Комриха, несмотря на крайне неудобное расположение, была большой деревней, почти селом, число дворов в ней приближалось к сотне, а уцелело немногим больше двадцати. В 70-м году, когда Комриха утратила, так сказать, самобытность и стала улицей имени Лучникова в составе Кувецкого поля, здесь насчитали тридцать восемь номеров, спустя сорок пять лет осталось и того меньше.
Леонид вышел из машины и стал пристально разглядывать дом, ища табличку с номером. Табличка нашлась на углу, возле окна, изнутри заклеенного то ли старыми обоями, то ли еще какой-то бумагой, и оттого слепого, страшного, похожего на подернутый катарактой глаз. Все было верно, нужный дом он нашел. Следующие несколько недель им предстоит провести здесь, осуществляя давнюю миссию его друга-авантюриста, вся жизнь которого состояла в поисках приключений и других сомнительных, хотя и не асоциальных, времяпрепровождениях. Чья-то плешивая рыжая кошка сидела на столбике возле калитки и упорно намывала себе серое от пыли брюхо. Хотя, может, кот - кошки обычно более аккуратны. Он нашарил в кармане тяжелый грубый самодельный жестяной ключ от амбарного замка, на который были замкнуты большие двустворчатые двери из потемневшего от времени дерева и поднялся по отчаянно скрипящим, требующим срочного увольнения на покой и утилизации в печке ступеням веранды.
Изнутри дом был еще неприветливее, чем снаружи. Окно на углу было зачем-то заклеено обоями изнутри. Краска с половиц облезла, стены были обшиты выкрашенными в невразумительный салатово-сероватый цвет грубыми досками. Посреди практически пустой комнаты стоял старый круглый выскобленный стол и вокруг него - три грубые табуретки, сделанные каким-то доморощенным деревенским столяром чисто опоры для задницы ради и безо всякой нотки мастерства и искусства. В другой комнате обнаружилась старая солдатская кровать и еще более старый двуспальный диван. Дом был словно предназначен для съема на трех человек, двое из которых образуют пару. Все было словно искусственно подогнано, на диване будут спать Аркадий с Даной, кровать он вытащит в большую комнату и устроится на ней сам. Леонид не был в армии, но от служившего приятеля был наслышан о неслыханном удобстве армейских кроватей, несмотря на убогий внешний вид и предусмотренность под казарменные развлечения стариков. В углу пылился какой-то убогий китайский телевизор явно начала девяностых годов выпуска и появления в этом доме. Зомбоящик нам не нужен: все равно по нему одни унылые сериалы и сводки «че там у хохлов?».
Он прошел на кухню, где еще сохранились сделанный тем же криворуким столяром «гарнитур» - два навесных шкафа и стол-тумба - а из стены торчала ржавая труба с вентилем, в которой приходилось признать водопроводный кран. Что ж, вода есть, это недурно. Однако кроме электричества и воды удобств в доме не было, а типичный сельский «маленький домик» был в таком аварийном состоянии, что безопаснее было использовать кусты, если, конечно, не построить новый, но они сюда не сортиры строить приехали.
Резкий скрип железных ножек по облезшему полу ознаменовал перемещение кровати в большую, проходную комнату. Не желая далее изучать локацию, чтобы не натыкаться на новые разочарования - а разочарование от низкого качества всегда дольше, чем радость от низкой цены, - он растянулся на кровати и, ожидая напарника, задремал.
Тем временем на Теплой тоже затормозила машина, серая «шестерка», тоже с нижегородскими номерами - остановилась она возле дома номер 18 по Теплой, и вышли из нее два человека: тощенькая, взъерошенная, похожая на воробья зимой девушка и парень, глядя на которого, никогда нельзя было бы сказать, что слова в разговорах с ним нужно выбирать очень тщательно и что стратегия «сперва удар, потом вопрос» прописана в его голове чуть ли не с рождения.
Внешность его не предвещала ничего ужасного. Волосы «стандартного» темного, неопределяемого наверняка цвета, отросшие ниже ушей и лежащие на его голове объемной, но неровной «шапкой», плавные, нерезкие черты лица, вызывающие в голове ассоциации с вареным картофелем. Ничего, кроме огромного роста и широких плеч, но поскольку на поверку такие парни обычно оказывались добряками, его нередко принимали за тюфяка и признавали ошибку лишь тогда, когда от этого «одуванчика» прилетало в челюсть. Железные на ощупь мышцы не выпирали, как он ни старался в свое время в спортзале и не сушил себя специальной диетой, и были плохо заметны даже под футболкой, которая на него с трудом налезла. Одним словом, никогда и никто не подозревал в нем совершенно бешеного, заводящегося с одного резкого слова, отбитого и безбашенного… ну, конечно, отморозком назвать его тоже было нельзя, отморозки – это те, у кого кроме терпения отбиты еще и всякие моральные ценности, включая самую базовую – «уважай ближнего своего». Ценности отбиты не были, пусть и в отличие от самоконтроля, поэтому в реестр негодяев Аркадия Сыча – это фамилия такая - включать было никак нельзя.