Охотница

Олег Борисович и Лилия Эдуардовна стояли обнявшись, а я всё медлила подойти, хотя молчание становилось уже почти неприличным – чай, они мне не чужие люди. Но уж больно тягостной казалась мне обязанность выражать соболезнования. Что можно сказать родителям, потерявшим единственного сына? Наконец, когда всё было закончено, люди потянулись к воротам кладбища, я всё-таки догнала их и пробормотала несколько сочувственных слов. Охрипшее горло подвело, пришлось откашляться и начать всё с начала.

– Спасибо, – просто сказала Лилия Эдуардовна. Она всегда выглядела моложавой и ухоженной, и нельзя сказать, что сейчас она сильно изменилась внешне, но её плечи сгорбились, а походка стала шаркающей, как у старухи.

– Ты заходи к нам как-нибудь, Женя, – добавил её муж. – Посидим, вспомним прежнее…

Я сглотнула и кивнула.

В машине я взяла полистать глянцевый журнал, который купила утром, в ларьке в торговом центре на углу у нашего дома. О Володе там была целая статья.

– Что, соловьями разливаются? – спросил папа, когда мы вырулили на Ленинградское шоссе. – Как помер, так и стал хорош?

– О мёртвых или хорошо, или ничего, – пробормотала я.

– Ну да, ну да…

У подъезда дома Смирновых стоял пикап с логотипом маминого ресторана. Сначала мама предлагала устроить поминки в её заведении, но Смирновы отказались, сказав, что все, кто хотел, попрощались с их сыном на панихиде, а на поминки позовут только действительно близких. Слово родителей тут было законом, никто не стал спорить.

Раздвижной стол в гостиной был уже накрыт. В углу стояла Володина фотография, перевязанная чёрной лентой, перед ней – хрустальная стопка, накрытая ломтем чёрного хлеба. Я уже сто лет не была в этой квартире, и потому, выйдя из прихожей, огляделась с невольным любопытством, отмечая перемены. Обои были другого цвета, кое-какая мебель сменилась. На стене висела картина, написанная в классической манере – морской пейзаж, закат, к горизонту уходит лодка, и парус частично закрывает солнце…

– Это Володя заказал полгода назад мне в подарок, – Лилия Эдуардовна остановилась рядом со мной. – У Гривичева.

– Красиво…

– Да. Я люблю море.

– Гривичев, знакомая фамилия, – папа тоже подошёл к нам. – Кажется, о нём Максим Меркушев говорил. Вы знакомы с Максимом Меркушевым?

Лилия Эдуардовна покачала головой.

– Не знаю, что мне делать с вещами, – невпопад сказала она. – Выбросить – рука не поднимается, а хранить…

– Лиля, что-нибудь придумается, – папа ласково приобнял её за плечи. – Может, тебе прилечь?

Она снова покачала головой. В прихожей зазвонил дверной звонок, выводя бодрую мелодию.

– Пойду, открою, – кажется, даже с облегчением сказала Лилия Эдуардовна.

Через минуту в гостиную вошли новые люди. Всего должно было собраться человек двадцать.

– Андрей Ильич, как хорошо, что я вас встретил! – низенький полный мужчина с лысиной почти во всю голову тут же устремился к папе. – Давно хотел с вами поговорить. У меня намечается небольшое строительство. Ведь ваш «ДомКвартВопрос» даёт скидки частным клиентам?

– Иван Александрович, дорогой мой, вам не кажется, что сейчас не самое подходящее время? Подъезжайте ко мне в офис, и мы всё обсудим.

– Да, да, конечно, – уверил лысый. – Я только хотел вчерне прикинуть, на какую сумму я должен рассчитывать.

Я сбежала от них на кухню. Мама была там, следила за духовкой, где подогревалось какое-то блюдо. Однако спрятаться от назойливых разговоров мне не удалось.

– А вот и Пашка Кулагин с братом и матерью, – сказала мама, глянув сквозь стеклянную дверь, вручную расписанную под витраж. – И, кажется, Алла сюда идёт.

– Ох, – я огляделась. – Я спрячусь под стол, ладно?

– Женя, ну что ты как маленькая? Поговори с ней, от тебя много не требуется.

– Она всё время жалуется. Почему я бесконечно должна выслушивать её жалобы?

– Не преувеличивай, – мама нахмурилась. – Она жалуется тебе не чаще, чем всем остальным.

– Ну да, всех остальных она тоже достаёт.

Уж не знаю, почему Алла Васильевна сочла, что одноклассница её сына станет подходящим конфидентом в конфликте с ним же, но каждая наша встреча начиналась и заканчивалась рассказами, как тяжело ей живётся в её же собственной семье. Началось всё с того, что Паша попытался привести домой девушку. По неведомой мне причине Алла Васильевна мгновенно эту девушку возненавидела, называла не иначе, как «эта девка», заявила, что на порог её не пустит, и всем знакомым рассказывала, что та зарится на её квартиру. Многочисленные советы квартиру разменять и разъехаться, или хотя бы купить или снять молодым новую, пропускались мимо ушей. Семья Кулагиных раскололась на два лагеря: её мать приняла сторону старшего внука, в то время как младший брат Пашки сохранил лояльность Алле Васильевне. Бывший муж, живший отдельно, но продолжавший общаться с семьёй, от конфликта самоустранился, за что регулярно огребал от обеих сторон. С тех пор прошло года два, «эта девка» давно уже растворилась в туманных далях, а холодная война в достойном семействе не прекращалась, временами переходя в горячую стадию.