Охотница

– Именно его.

Я нахмурилась.

– Макс взялся обсуждать с вами мои проблемы?

– Едва ли это можно было назвать обсуждением. Он буквально вломился ко мне и с порога начал предъявлять какие-то абсурдные требования. Был в ярости, кричал… Мне показалось, что он не в себе. Я даже побоялся отпускать его в таком состоянии.

Я вспомнила дом, окружённый забором. Едва ли в такой можно взять и вломиться без согласия хозяина.

– И что же вы сделали?

– Пришлось его запереть, пока он не успокоится, – вздохнул в трубке Пётр Викторович.

– Что значит – запереть?

– Запереть – значит закрыть на замок, – внятно разъяснил мой собеседник. – Вам известно другое значение этого слова?

– Спасибо, кэп, буду знать, что вы-то точно не подразумеваете никакого иного значения. Но сейчас с ним всё в порядке?

– Возможно.

– То есть? Он либо в порядке, либо нет.

– Боюсь, уважаемая Евгения Андреевна, я не возьмусь оценить его состояние. Быть может вы, как человек, хорошо его знающий, мне поможете? Вы могли бы приехать ко мне, поговорить, и мы бы вместе решили, что делать…

Так, сказала я себе. Приехали.

– К вам – это на Вятскую?

– Совершенно верно.

– Вообще-то, – я развернулась в кресле и бездумно посмотрела в окно, – если у вас есть сомнения в его душевном здравии, то в таких случаях следует обращаться к специалистам.

– Мне не хотелось бы их тревожить. Полагаю, мы вполне может решить это вопрос между собой, частным порядком.

– А вы в курсе, что без санкции компетентных органов то, что вы сделали, называется незаконным лишением свободы и является уголовно наказуемым?

– Евгения Андреевна…

– Что – Евгения Андреевна? Я могу прямо сейчас позвонить в полицию и попросить их проверить местонахождение Макса. Да и моему отцу, полагаю, будет очень интересно узнать, что вам понадобилось от одного из лучших его сотрудников.

– Не стоит тревожить вашего отца или полицию, – в голосе Петра Викторовича прорезалась жёсткая нотка. – Полагаю, это настолько же не в ваших интересах, насколько и не в моих. Но если вы всё-таки попытаетесь… Доказательств, что Максим Меркушев был в моём доме, нет никаких. И не будет. А поскольку решающим доказательством является заявление пострадавшего… Вы понимаете, что это значит?

– То есть вы его убьёте? – в лоб спросила я.

– Иногда с людьми случаются несчастные случаи. Повторяю ещё раз, вы ничего не сможете доказать.

Повисло молчание. Нет, я не была обескуражена, но внутри всё болезненно сжалось. Ох Макс, Макс… Я же просила тебя не пороть горячку.

– В общем, я жду вас, дражайшая Евгения Андреевна, – подытожил Бошняк. – И чем скорее, тем лучше. Ваш жених – беспокойный заключённый, и он может мне надоесть. В любой момент, имейте в виду.

– Надеюсь, что вашего терпения хватит ещё на какое-то время. Мне нужны доказательства, что Макс действительно у вас. А иначе я к вашему дому и близко не подойду.

– Вы испытываете мою доброту.

– А вы – мою. Доказательство – или идите к чёрту.

– Вам настолько безразлична жизнь вашего жениха?

– А вы хотите, чтобы я пришла, или нет? Я не прошу ничего невыполнимого.

Ещё одна пауза. Я вдруг почувствовала, что блузка неприятно липнет к спине.

– Хорошо, – наконец сказал Пётр Викторович. – Вы получите своё доказательство. Но имейте в виду, что с каждым днём ожидания вашему Максу будет становиться всё хуже.

– Значит, жду, – сказала я и нажала на отбой.

Каким-то чудом мне удалось не выронить ай-фон, а аккуратно положить его на стол рядом с компьютером. Потом я не знаю сколько времени тупо таращилась на потемневший экран с пляшущей на нём заставкой. Возможно, завтра мне вручат коробочку с отрезанным пальцем или ухом. И мне придётся жить, зная, что это сделала я.

Я заскрипела зубами – и на смену отупляющему страху пришла спасительная ярость. Ну уж нет, скотина, если с головы Макса упадёт хотя бы волос, ты мне заплатишь. Ты мне в любом случае заплатишь, но за любой вред, ему причинённый, заплатишь дважды и трижды. Ты ещё проклянёшь тот день, когда вообще вздумал со мной связаться!