Охотница

Хотя мы ни разу на моей памяти не пользовались дачей в холодное время года, папа, будучи человеком основательным, провёл в неё и отопление, и горячую воду, так что наша дача на деле была полноценным загородным домом. Сразу за дверью был небольшой холл, куда выходили двери кухни, гостиной и столовой. Спальни были наверху. Я стащила перчатки и скинула короткую шубку, повесив её на рогатую кованую вешалку, стоящую в углу у двери – помню, мама приобрела её на какой-то распродаже. Сапоги я снимать не стала. Дверь кухни была открыта, изнутри доносилось звяканье. Так и есть, временная хозяйка была там. На столе стояла чашка с остатками чая, и лежала початая пачка печенья.

– Чай будешь? – как ни в чём не бывало, спросила двойник. Я покачала головой.

– Ну, как хочешь. Так как ты сумела их всех обмануть?

– Кого – их?

– Всех. Маму с папой. Макса.

– Я никого не обманывала, – я, не дожидаясь приглашения, уселась за стол. – А вот ты откуда взялась?

– Я? От папы с мамой.

– Каких?

– Моих, – в тон мне ответила она, усаживаясь напротив. – Андрея Ильича и Марины Борисовны Белоусовых.

– Врёшь.

– Да ну? – она приподняла бровь. – А вот бабушку с дедушкой моих как звали?

– В смысле – моих? Ильёй и Оксаной по отцовской линии, Семёном и Натальей по материнской. А как звали кошку, которая жила у нас и умерла, когда я в начальную школу ходила?

– Не знаю, как твою, а мою Пуся. Когда я болела скарлатиной?

– Ты – не знаю, а вот я ею не болела. Ветрянкой – да, было дело в детском саду.

Она хмыкнула. Мы ещё некоторое время перебрасывались вопросами и ответами, всё больше убеждаясь, что знаем друг о друге если не всё, то явно больше, чем положено людям со случайным сходством. По крайней мере, она верно назвала и номер гимназии, в которой я училась до перехода в обычную школу, и имена моих тогдашних однокашников, которых я запомнила, безошибочно ответила, кто из них был моей лучшей подругой, а кто – злейшим недругом. И, судя по её вопросам, она знала и о моей первой влюблённости в зарубежную кинозвезду в возрасте тринадцати лет, и об увлечении фолком, и о теме доклада, сделанном на втором курсе универа…

– Любимая книга в пятнадцать лет?

– «Мастер и Маргарита». Как назывался отель, в котором мы жили на Канарах?

– Э… Не помню, – созналась я. – Какая-то там «Плаза».

– Да, – после короткой паузы кивнула она. – Я тоже не помню.

Я невольно усмехнулась. Проверить меня не на то, что я знаю, а на то, чего не знаю – это она неплохо придумала.

– Зато помню название соседнего, – добавила она. – «Принцесс Плаза».

– Да, да. На ней ещё такая корона была стилизованная на крыше. Но мне она больше напоминала шутовской колпак.

Мы посмотрели друг на друга уже без прежней враждебности, но с некоторым замешательством. Похоже, обоюдный план припереть самозванку к стенке и вытрясти из неё правду разваливался на глазах. Окажись здесь третейский судья, ему было бы весьма трудно вынести вердикт, так кто же из нас, собственно, самозванка.

– Шрам. От царапины, – она протянула мне левую руку. – От той самой Пуси на память.

Я молча повернула свою левую ладонь тыльной стороной вверх. Едва заметная белая ниточка пересекала кожу поверх вены.

Ещё некоторое время мы увлечённо сравнивали наши руки, а потом и прочие части тела. Я опознала похожие шрамики на наших руках, как собачий укус, а она – следы на наших правых лодыжках, как имеющий аналогичное происхождение. Дальнейший осмотр выявил, что и родинки у нас совершенно одинаковые. И плоский ноготь на среднем пальце – когда-то я, пытаясь забить гвоздь, долбанула по нему молотком, да с такой силой, что он сошёл. И одинокий жёсткий волосок на подбородке.

– Но не потерянные же мы однояйцовые близнецы? – сказала она после нового приступа обоюдного замешательства.

– С одинаковыми шрамами?

– А что? Я слышала, что если близнецов разлучают в детстве, то после встречи обнаруживается, что у них похожие биографии. Вплоть до имён жён и мужей.

– И одинаковых злобных собак, кусающих за одно и то же место? И потом, тогда уж семьи-то у нас всё-таки должны быть разными.

Вторая Женя кивнула, кусая губы. Я лихорадочно пыталась придумать вопрос, на который никто, кроме меня точно не смог бы ответить.

– Первый приезд в Париж. Помнишь? Тогда я пошла вечером гулять по бульварам. Какую песенку я при этом мысленно напевала?

Она моргнула, явно не сразу вспомнив, но потом всё же ответила:

– Сначала «Non! Rien de rien» [«Нет! Ни о чём» (фр.)], потом – «Pardo

e-moi ce caprice d'enfant» [«Прости мне мой детский каприз» (фр.)].