Страница 35 из 56
-И вряд ли найдут, - прокомментировал Сан Саныч, - кстати говоря, Юль Санна, мэр наш кормился с руки Краснова… Так что под Краснова копают. Да и братишка его помер не кстати.
Юлька убежала в туалет и набрала Краснова. Он был недоступен. Ее вырвало, и она пошла в аптеку за углем.
Неделю Сластенина не было. Когда он появился, голова его заметно поседела.
-Что с тобой? – спросила Юлька, выходя за ним на лестницу из отделения.
-Она не дает развод. Напивается до галлюцинаций. Ночами бывшего мужа видит с каким-то новым горящим лицом и начинает выть. А вчера прихожу, она себе вены вскрыла. Хорошо брат ее приехал раньше, вытащил из ванны, перевязал. А то бы… Я даже не знал, что у нее брат есть. На вид – вроде нормальный, непьющий. Честно говоря, у меня уже сердце не выдерживает. Подохну, наверное, скоро. Всю душу мне вымотала. Вот такие вы, бабы…
-Я все понимаю. Не волнуйся. Все это было ни к чему. Живи, как жил, и прощай! – сказала Юлька.
-Как?
-Я ухожу на другую работу.
-Куда? Ты же беременна.
-Уже нет, - солгала Юлька.
-Не уходи. Давай, я уйду. Она давно обещала мне клинику. Дает деньги.
-Она что у тебя Рокфеллер?
-Что-то вроде этого…
Юльку обдало холодным потом. Конец был именно таким, каким она его представляла. Он, конечно, уйдет. Он поверит, что ребенка нет. Потому что он – Сластенин. И его имя Лег-ко-мыс-ли-е. Юлька медленно прошептала:
-Пожалуйста, не появляйся больше в моей жизни! Никогда. Прошу тебя!
Она рванула обратно в отделение, давясь слезами, и закрылась в туалете. Но долго поплакать не удалось. Привезли тяжелую женщину. Юлька пошла спасать еще чью-то жизнь. Дома она всю ночь избавлялась от столь бережно хранимых студенческих фотографий. Она беспощадно рвала Мишкины улыбки, Мишкин томный взгляд, идеальный овал лица… Это принесло лишь небольшое облегчение. Спасал Бах и рукопись отца. Юлька находила соответствующую тексту кантату на диске, включала и читала то место рукописи, где отец переводил текст и описывал музыку.
«Прямо в душу проникает мольба в изумительно красивой 21-й кантате «Умножились скорби в сердце моем»:
Неужели Ты, Господь мой,
В моей беде и страхе, и тревоге
Оставить смог меня?
Ах! Не знаешь ли ты чада Своего?
Ах! Не слышишь ли ты плач тех,
Кто служит Тебе
В единстве и верности?
Ты был стремление моё,
Но был сурово я наказан!
Везде ищу Тебя,
К тебе взываю и рыдаю,
Одно осталось – горе и страданья!
Но кажется, как будто Ты совсем не ведаешь сего.