Страница 6 из 26
Василиса хмыкнула, отмахнулась вяло:
— Он в мою невинность уж давно не верит. А раз не верит, так пусть она ему не достанется!
Тут Ваня сплоховал по-крупному: девица-чародейка ему зубы заговорила, а пока он стоял, как столб с ушами чебурашки, она вдруг подхватилась и на него набросилась с жаркими поцелуями. А у Вани, надо признать, со школьного выпускного секса не было совсем, а хотелось иной раз вельми дюже. Ну, вот он и не стал отказываться от соблазнительного предложения, пусть это дело грозило обернуться немалыми проблемами в будущем. Разгоряченное пирожками и душевными разговорами тело о будущем думать не желало, к доводам рассудка повернулось задом, а к удовольствиям оживившимся передом… Мда. В общем, если кратко: увела Василиса ошалевшего от напора Ваню в опочивальню, уложила на постель девичью двуспальную, на перины пуховые, на подушки оборчатые. Портки джинсовые с него стащила ловко, он аж едва уследил.
— Погоди! — выдохнул Ваня, уцепившись за собственные трусы, норовившие отправиться в экстрадицию на люстру к джинсам в компанию.
— Что такое, голубчик мой? Али не люба я тебе? — засмеялась чародейка, поверх белья схватившись за предмет искушения, уже твердый, аки замороженная сосиска, но пышущий жаром, словно только что из микроволновки.
— Люба, вроде бы, — неуверенно пропыхтел Ваня. — Только дозволь я в аптеку сбегаю, океюшки?
— Что это вдруг? Неужто захворал внезапно? Живот прихватило от моих угощений? — не подумала его отпустить проказница.
— За презиками же! — взвыл в голос от ее поползновений к мужскому сокровенному Ваня.
— Зачем это?
— Ну, это, вдруг ты… — промямлил Ваня.
— Вдруг я заразная? — подсказала, смеясь, Василиса.
— Нет же! Ну, это, вдруг я…
— Вдруг ты после этого папой станешь? — догадалась Василиса. Уверенно отмела обоснованные страхи: — Не боись, не станешь. Тем более я ж после этой ночки уеду далеко и навсегда, так что, если оплошаю, к тебе гонцов за алиментами всё равно не пришлю, ибо всей твоей зарплаты гонцам даже на дорогу в один конец не хватит.
Утешенный ее сладкими речами, Ваня согласился на любовь без латексных преград. Распаленный ее бесстыдством, возлег он на нее, теплую до жаркого, зацеловал нежные губы и волнующиеся перси, освобожденные от пуш-ап оков кружевных. Она же обняла его ногами своими длинными крепко, к себе пылко прижала для точной стыковки организмов. В общем, дальше пошло всё, как положено. Главное, Ваня в угаре развратных возвратно-поступательных движений чреслами не потерял голову окончательно и, доставив неземное наслаждение хозяйке, всё-таки умудрился вовремя покинуть гостеприимное лоно и запятнать семенем не нежное девичье нутро, а постельное белье в цветочек.
И так им обоим прелюбодейство сие понравилось, что после краткой передышки решили сразу и продолжить.
Села Василиса на Ваню верхом, ухватив внутренними мышцами за быстро воспрянувшее естество, да принялась скакать во весь опор, кровать раскачивать, приговаривая:
— Н-но! Покатай меня, Сивка-Бурка, Вещая Каурка! Встань подо мной, как дуб под луной!..
Ваня и рад был покатать… Пока не заметил, что кровать от их скакания торцом ударяется о боковину стоящего вблизи шкафа. От совместного раскачивания мебели у гардероба дверца отворилась. Причем медленно так открылась, словно над Ваней издеваясь — показав на внутренней стороне приделанное к дверце зеркало.
Ваня напрягся, глаза сами собой всмотрелись в замутневшую глубину зазеркального пространства… Мелькнула тень! Ваня глянул на Василису: та не видела, конечно, продолжала скакать на нем, развернувшись спиной к шкафу.
Но тень не вернулась, и зеркало не покрылось трещинами. Почему-то это испугало Ивана больше, чем привычный звон и грохот.
— Вань, ты что-то увял? — отвлекла его от напряженного созерцания Василиса, нутром почуявшая неладное.
Проследив за тревожным взглядом любовника, она оглянулась — взвизгнула и скатилась с Ивана, расторопно спряталась за его спиной.
Зеркало прекратило существовать, провалившись в иной мир. Оно стало проходом сквозь измерения, но слишком узким и тесным: дверца шкафа сорвалась с петель, когда в комнату вывалилось, с трудом протиснувшись, нечто огромное, черное и жуткое.
— Нихрена себе Сивка-Бурка!.. — вырвалось у Ивана.