Не будите в кошке зверя

- Всего доброго. – церемонно поклонился Илья Артемович и я вышла из кабинета.

Ирина встретила меня все той же улыбкой, дала ознакомиться с договором и приняла от меня довольно солидную сумму в качестве аванса. В бухгалтерии я тоже не заметила ни одного монитора, соединенного с камерами слежения, но зато я заметила там дверь, за которой вполне могли быть охранники.

Чудная контора, не в первый раз подумала я, покидая агентство.

* * *

Человек, который задушил Анну Глотову, совершил убийство впервые в жизни. И теперь он с интересом прислушивался к своим ощущениям, пытаясь понять, что в нем изменилось после тщательно обдуманного и четко осуществленного плана. Он часто подходил к зеркалу, когда был дома, часто бросал взгляд в витрины магазинов, когда шел по улице и даже на работе успевал увидеть себя в большом, во всю стену, зеркале возле дверей лифта.

Внешне ничего не изменилось – взгляд не стал кровожадным, улыбка не превратилась в оскал. А вот внутренне, внутренне что-то изменилось, но что? Этого он пока уловить не мог. Да и о какой кровожадности может идти речь, если девушку он не зарезал, не застрелил, а задушил. Даже не проволокой, оставляющей глубокий кровавый след на шее жертвы, а вполне эстетично – дорогим галстуком.

Жажду к убийству он почувствовал в себе давно, еще с армейской поры. Когда после присяги он впервые взял в руки оружие – тут же проснулась эта жажда.

Он был абсолютно уверен, что не появилась, а проснулась – это качество было у него врожденным, а не преобретенным.

Спрашивается, почему этого не случилось в школе, на уроках начальной военной подготовки? Ведь там он тоже держал в руках оружие и даже разбирал его на самые мелкие части. Но то оружие не было боевым, тот автомат был «кастратом», потерявшим главное свое достоинство – умение убивать.

Проснувшаяся жажда мучила его по ночам, в то время, когда на соседних койках его товарищи стонали от эротических видений. Он же видел сны про убийство и там, во сне он был ловок, беспощаден и счастлив. Там лились реки крови, хрипели в агонии люди и он получал ни с чем не сравнимое удовольствие.

Проснувшись, он просил Бога дать ему возможность безнаказанно утолить свою жажду. Для этого ему нужно было совсем немного – всего лишь попасть в состав группы, отправляющейся в район горячих точек. Ребята, побывавшие там, неохотно рассказывали о боях, но зато с удовольствием вспоминали разные смешные истории, случившиеся с ними или рассказанные другими. Но за их шутками он угадывал настоящее лицо войны, со всеми присущими ей атрибутами.

Ему не везло, видимо, правду говорят – если чего-то очень хочешь, то вряд ли получишь. А так хотелось убивать по-настоящему, так хотелось, что он каждый раз, когда хоронили кого-нибудь из погибших товарищей, ухитрялся оказаться в группе автоматчиков, отдающих последние почести у гроба автоматными выстрелами. Стреляя, он обязательно целился в ворон, которых было всегда полно на кладбищенских деревьях. И ни разу не промахнулся.

Об этом он никогда и никому не рассказывал, как и другие ребята помалкивали о сокровенном, благополучно вернувшись из армии домой. У каждого из них за годы службы было немало происшествий, о которых они будут молчать всю жизнь. Мальчишки, насильно оторванные от дома, попадали в неприятности по-разному, но поголовно. В самоволки не бегали разве что единицы, зато остальным просто необходимо было доказать себе, что они не в тюрьме и, что плевать они хотели на наказание за «несанкционированное оставление территории воинской части». Через дедовщину прошел каждый, что бы он о себе потом не рассказывал еще неслужившим пацанам. Конечно, в разных воинских частях «деды» унижали «молодых» не одинаково. Где-то с элементами садизма, где-то со снисходительной издевкой, где-то нарочито вежливо и строго по уставу, но все-равно унижали.

И отцы-командиры были отцами ровно до того момента, пока в солдате не взыграет вольница и он не ослушается приказа, зачастую глупого и совершенно необъяснимого. Умных офицеров было катастрофически мало, скорее всего потому, что «их благородия» совершенно переставали тренировать свой мозг, получив возможность отдавать приказы, которые подчиненным нельзя обсуждать. Лепи, что ни попадя – все равно правду о себе не услышишь.

Понимая все это, убийца Анны, тем не менее армию любил, хотя бы за то, что там можно безнаказанно убивать, если тебе повезет. Ему не повезло – он вернулся домой так и не обагрив руки кровью жертвы.

Но, как ни странно, убийство Анны не было бессмысленным, она погибла не просто так. Убийца долго готовился, потом выжидал, а потом, впервые в жизни, смотрел, как меркнет божья искра в глазах жертвы. Ему понравилось.

* * *

Выходные мы с Сашкой и Лизой провели за городом. Вторая половина августа была еще теплой и мы решили на пару дней съездить в пансионат, который находился в чудесном сосновом бору на берегу красивого лесного озера.

Мама опасалась, что Лизавете еще слишком рано предпринимать такие путешествия и предлагала оставить ее у себя, но Сашка категорически отказался.

- Итак работаю допоздна, дочь совсем не вижу, так еще и выходные без нее? Ну, уж нет. – заявил он.

- Не волнуйся. - успокоила я маму. – Я за ними присмотрю.

- Ты присмотришь, как же. Сама первая и отчудишь что-нибудь. – не успокоилась мама.

Отчасти она была права, иногда мне в голову приходили совершенно сумасшедшие идеи, которые повергали в недоумение наших знакомых. Например, однажды, я вознамерилась провести ночь в женском монастыре. Правда, правда. И никто не смог меня отговорить.