Страница 131 из 216
Это прозвучало громче, чем следовало. Энтони сглотнул. Почему тени от предметов вроде склянок на столе или стула так пугают? Это бред, тень Филис такая же, как у любого другого человека, она не разгуливает с сияющими луной глазами. Пока не разгуливает. После смерти тело покойного держат в темноте, а потом ставят гроб так, чтобы он не отбрасывал тени.
Тени мертвеца не место среди живых, в мгновение смерти она становится вместилищем души, сосудом для неё. Так, слившись с душой, тень уходит в Залунный Край, где на поруки её возьмёт Луноокая или её слуга — Отверженный. Залунный Край предназначен для теней, чьи хозяева накопили слишком много грехов. После смерти тень не принадлежит миру живых, а удерживать тень покойного, означает возомнить себя выше Бога. И сейчас Энтони Аддерли попытался прыгнуть выше луны.
4
Пеленейра сбежала с руки и послушно села на ладонь Филис. Малышка недоумённо нюхала бледные пальчики. Лоутеан погладил её ушко. Сдавил ладонь жены.
— Посмотри, кого я сегодня привёл. Правда, она чудо? Ей всего три недели, а уже столько ума в этих розовых глазках.
Ответа не последовало, как и всегда. Филис спала, глубоким, ничем необъяснимым сном. Лоутеан осторожно промокнул влагу со лба жены и откинулся на стуле. Уже больше полугода, как Филис болеет неведомой хворью. Больше полугода, как королевские доктора заявили, что королева умерла во сне. Глупцы, она была жива! Лоутеан закрывал глаза и раз за разом вспоминал их с Филис последний день. Всё было в порядке, Филис здорова, через три недели бал в честь ее дня рождения, ей шьют платье цвета моря. Она нарочно выбрала бирюзовую гамму, чтобы отогнать утомительные соотнесения с Феей-из-под-Холмов. Молитва перед сном, в этот раз жена уговорила и его сложить руки и шептать слова Предвечному. Так почему утром она не проснулась, как всегда, с рассветом? Во сне умирают старики, Филис юна, она не могла умереть, как они не понимают? Бедняжка спит и не может проснуться, нужно только отыскать способ, как её разбудить, а пока это неизвестно — поддерживать хрупкую жизнь... Так чем же он провинился? Тем, что хочет вернуть жену? Не его вина, что полукружные врачи не отличают смерть от глубокого сна. Лоутеан готов поклясться, он несколько раз замечал, как дрожат ресницы Филис. Он слышал едва различимый стук её сердечка.
Пеленейра пощекотала руку усиками и взбежала на плечо, отрывая от раздумий.
— Как жаль, что ты не можешь помочь мне советом... Нет-нет, не обижайся, ты, конечно, ни в чём не виновата. Это только я повинен в том, что не могу найти лекаря, который бы помог тебе... — Лоутеан прикрыл лицо руками. Усталость, невероятная усталость, вот и всё. Ни слёз, ни горечи, ни злости, ни отчаяния. Нахалка-усталость ложилась ему на плечи, нашёптывая: сдайся, послушай, отпусти... Нет. Этого не будет. Его не страшил церковный суд, холод, смерть. Его страшило то, что его живую Филис похоронят, накроют тяжелой каменной крышкой в склепе, и будет чудом, если она очнется до того, как у неё закончится воздух. Он этого не допустит.
— Что тебе снится, мышонок? Иногда я просыпаюсь в холодном поту и бегу к тебе, но ты спокойна. А мне казалось, тебе приснился кошмар. Надеюсь, твой сон спокоен и благостен, в отличие от моего…
Лоутеан встал и заходил по комнате. Раз за разом его посещала мысль, что будь Кэдоган жив, он бы помог... Да, они не ладили, но брат смыслил в медицине, он знал очень многое, он бы не отмахнулся... Его мастерская… От неё прежней осталось разве что помещение, но то, что когда-то Кэди совершал здесь чудеса науки, вселяло надежду. Лоутеан перебрал горы книг о врачебном деле, он знал всё и не знал ничего. Никаких зацепок, ничего не помогает, осталась только медицина Восточной Петли. Песочные лекари должны найти ответ, их искусство врачевания развито лучше полукружного.
— Как тебе Энтони? Он испугался, но, кажется, потом понял... Да, я знаю, ты не любишь обсуждать людей у них за спиной, но я скажу о нём лишь хорошее. Знаешь, Филис, я ему доверяю. Возможно, это огромная ошибка, но он остался верен после того, что я сделал с их полком, а это говорит о многом, так?
Лоутеан сел на приступок кровати и сплёл пальцы в замок. Филис не отвечала, но он чувствовал её ответ, всегда.
— Я... я не знаю, что делать. Я не позволю им забрать тебя, клянусь, но мне страшно, мышонок. Теперь, когда рядом Энтони, я жалею, что распустил полк. Может, позволить ему набрать новый? Эти люди были бы верны мне как никто другой. Пойми, я не могу доверять блаутурской армии, пока Роксбур ежечасно напоминает о себе и щерит на меня зубы. Он предал, но он лишь один из этой паучьей ямы, а я же просто беспомощен. Драгуны были опасностью, мне пришлось их устранить, позволить им пойти на смерть, но теперь... Ах, Филис, я бы многое отдал, чтобы Энтони и Рональд оказались здесь и доказали свою верность. Расправиться с мятежниками и предателями, очистить дворец и армию, усмирить Оссори и, кажется, можно будет жить… Только ты проснись, мышонок. Не тревожься, даже если церковь меня осудит, Энтони будет рядом. Он защитит тебя, верь ему.
Лоутеан нашёл руку жены и припал к ней лбом. Он не раз обливал её слезами, но слёзы давно кончились.
— А Берни? Где он, что задумал? Господи, как я только не пытался удержать его, не пустить на войну! Он был мне нужен, его верность, его поддержка, но нет... А теперь он неизвестно где, и, скорее всего, против меня. Зря я пригрозил ему плахой за поражение... Но ведь я знал, что драгуны падут, я должен был попытаться его остановить или хотя бы вдохновить на жизнь. Я так за него боялся, Филис... Но я не мог предвидеть, что он вот так убежит!