Страница 11 из 216
Блицард
Хильма
Ему снилось время, в котором он забыл горе прошлое и ещё не отведал горя будущего. Квентин Кёртис огляделся. Он хорошо помнил этот полный больных и убогих зал и эту склонившуюся над оборванцем женщину. Пока не безумную. Пока королеву. Илэйн Хранительница, Илэйн Заступница — так нарекали её благодарные подданные. Её королевство — Карлат — ещё не вымерло, ещё не узнало беды.
— Лийгарий, что же ты? — Он вздрогнул. Позабыть это имя Квентин Кёртис хотел бы как страшный сон, только ведь сам он сейчас пребывает в кошмаре. — Ты устал? И правда, луна уже поднимается…
Не было нужды оборачиваться к высоким стрельчатым окнам — сами глаза Илэйн были как луны. Большие, навыкате, такие светлые, что сравнимы лишь с лунным серебром. Однако в отличие от Белоокой, хозяйки Залунного Края, Илэйн не слепа. Но и это она временами пыталась скрыть. Не любившая, когда чужие — а таковыми для королевы слыли все люди за пределами её крохотного королевства — смотрят в глаза, она прикрывала их, устремляла взгляд вовне. Молва о ней шла по всему Полукругу. Слепота — меньшее из того, что «чужие» додумывали о ней. А королева Илэйн выплавляла из серебра молитвенные диски, строила новые храмы, которые населяла изображениями Белоокой, и, глядясь в своё божество, носила чёрное с серебром и красила в цвет непроглядного мрака свои от природы тёмные, пушащиеся волосы. Мыслимо ли, но в этом кошмарном сне она выглядела именно такой, какой Квентин полжизни назад запомнил её наяву.
— Луна поднимается, — подтвердил он, с трудом размыкая губы, с трудом узнавая голос, ещё не севший от горя и пыток. — Она сменит вас, пока не наступит утро.
Илэйн благодарно ему улыбнулась — и Квентина пробрало до костей. Он прекрасно помнил и эту всегда немного усталую, будто бы неоконченную улыбку на одну сторону. Королева убрала руку, худую, с голубовато-серыми прожилками, со лба оборванца, и должна была выйти в середину зала произнести ритуальную речь. Но Квентин не видел этого, не слышал хвалы холоду луны, остужающему смертный огонь в телах, серебру луны, белящему мрак в сердцах и помыслах. Его взгляд застрял среди расплывчатых, налитых краснотой пятен на немытой шее оборвыша. До этого мгновения Квентин не чувствовал себя никак, бестелесный, безвольный, по злому умыслу заблудший вглубь былого. Сейчас он познал чувство — ужас. Ужас ожог глаза, что прежде проглядели эти красные метки. Ужас иссушил рассудок, что прежде омывал какие-то иные мысли, далёкие от долга лекаря.
Бродяга. Приклонив голову в Карлате, он назвался Лийгарий Кетах и по милости королевы Илэйн собрал и возглавил её лекарский штат. Преданный своему делу, но не одержимый им, он часто гулял мыслями за пределами Карлата и тайно радовался поездкам, хотя они и стоили его госпоже-домоседке больших усилий. Он был здесь залётная пташка и именно он не отвёл от доверившейся ему женщины беду. Не углядел, не заметил. Позже Илэйн возненавидела его за то, что он не был сильнее смерти. Возненавидеть стоило раньше, с этой минуты, сейчас…
Квентин мотнул головой, отдёргивая взгляд от заразы, ютящейся в убогом, подошёл к Илэйн и с поклоном предложил ей руку. Она всегда, отовсюду уходила с ним под руку, а её немногочисленные дамы ступали следом, на расстоянии. Он помнил и это — прохладу её твёрдого, упругого тела, которая так редко сменялась теплом, зноем. Но скоро эта прохлада станет сродни смертельному холоду, окоченению. Сейчас его запястье сжимала мягкая ладошка, не жёсткие пальцы погибели. И пахла королева Илэйн лекарствами, огнистой водой и немного сладостями. Не сбудься то, что уже суждено, Квентин и не подумал бы, что этот аромат может смениться затхлостью, трупным холодом и вонью гнилых яблок. Тонкая, обманчиво хрупкая… Но как Илэйн держала осанку, как смотрела, как не щадила себя, оберегая своих подданных — во всём этом даже Лийгарий Кетах видел скрытую, невероятную силу. Он и подумать не мог, для каких целей Илэйн применит её, как эта мощь некогда благого дара обернётся гневом отчаявшейся женщины.
— Амис, амис, амис…
— Белоокая, храни королеву…
— Заступница! Луной Осиянная!...
На самом деле, больных и убогих в зале было не так и много: большинство узких добротных коек и скамей пустовали, камин до сводчатого потолка горел с рассвета, но умеренно. Считалось, маленький Карлат переживал благой век. Лийгарий Кетах не сомневался. Он же не увидел красных, расползшихся пятен на кадыкастой шее бедняка, что притащился сюда с мольбой сбить ему жар. Приходили сюда и мучающиеся животом, хромуши, слепцы, женщины с мигренью и беременные, что никак не могли разродиться, мамаши с младенцами, у которых распухли пупки. Но ни один не стонал, ни один не плакал. Звучали тихие разговоры да звенели лекарские инструменты и склянки — штат, возглавляемый Лийгарием Кетахом, заканчивал лечить успокоенных королевой больных. Благой дар, благое время.
— Что с тобою, мой друг? — у выхода из зала спросила Илэйн чуть слышно. — Твой взгляд полон муки.
Квентин сумел улыбнуться, покачать головой, именно так он давал ей знать, что тревоги напрасны. За порогом погляделся в высокую стенку жаровни на треноге. Жаровни горели по всему замку, распространяя запах трав, лично собранных королевой в лесу. Наверное, пара пучков нашлась бы у Лийгария в лекарской сумке, которую он только что, благодаря отражению в жаровне, заметил у себя на плече. Молодой лекарь в дуплете, сшитом очень узким, не горбил спину и не прятал глаз. В топорщащихся волосах чернота, ни единой седой пряди, а кожа не знает ни морщин, ни загара. Квентин и забыл себя вот таким. А под конец всего утратил человеческий облик под язвами, заляпанный гноем и кровью.