Страница 319 из 402
На самом деле мне было все равно, даже если меня заметят. Я горела от любопытства и других, менее положительных чувств. Ярость, презрение, скованная ненависть. Ненависть превратилась в фон, на котором ярость и презрение сменяли друг друга.
Я не стала искать уязвимое место дома для проникновения. Я хотела причинить ему боль, словно он был живым. Словно Криттонский Потрошитель мог вздрогнуть в могиле, когда я стянула с шеи шарф и намотала его на левую руку, прикрыв костяшки пальцев, а затем два раза стукнула кулаком по стеклу. Послышался резкий звон, а затем он стих в шуме улицы. На мгновение замерев, чтобы убедиться, что никто ничего не заметил, я выбила острые огрызки стекол, опасно торчащие из рамы, подтянулась и, поставив правую ногу на подоконник, а затем левую, ввалилась в дом.
Кромешная тьма.
В спину задувал ветер, где-то в стороне шелестели бумажки или страницы открытой книги. Я достала фонарик, спрятанный перед взломом в карман куртки, и щелкнула кнопкой. Разлился тусклый свет – батарейки начинали садиться.
Все очень плохо, - поняла я, медленно обводя светом фонарика гостиную в доме Стивенсонов. Связка дров у камина. Книжный шкафчик, стоящий в противоположном углу, несколько кресел и диван. Три торшера. Чайный столик. До того, как кто-то перевернул здесь все вверх дном, обстановка была скромной и несколько консервативной.
Шелест, доносящийся из области, где стоял книжный шкаф, не прекращался, и я, ступая мокрыми подошвами ботинок по полу, направилась в его сторону. Валялась книга. Я склонилась и подняла ее, чтобы взглянуть на название. Почти не удивилась, прочтя: «Алиса в стране чудес».
- Ты понятия не имеешь, что мне пришлось пережить! Не лезь не в свои дела! Ты ничего не знаешь!
Леда была права, когда вопила на меня в том туалете: я ничего о ней не знала. Не знала о том, что ее отец – Криттонский Потрошитель; что он мучил ее на протяжении многих лет; что она пряталась в шкафу, прижимая к груди крохотного бегемота, который принадлежал ее маме, и глотала соленые слезы, молясь, чтобы папочка ее не нашел. Но он всегда ее находил, потому что вечно в шкафу она прятаться не могла.
Я захлопнула книжку и поставила ее на полку между другими детскими книгами. От того, как я сжала зубы, заболели челюсти. Я набрала полную грудь морозного воздуха, просочившегося через окно, и напомнила себе, что монстр мертв.
И в то же время он все еще на свободе.
Размотав шарф, я встряхнула его, вернула его на шею и снова попыталась сделать вдох, но дыхание будто превратилось в кристаллики льда и застыло в горле. Монстры, монстры, монстры. То же самое я испытывала в больнице четыре года назад, когда читала статью о Стивене Роджерсе. Тогда в моем мозгу родился опасный вопрос. Он стал чудовищем, потому что мать покончила с собой и его «воспитанием» занялся отец или Стивен изначально родился таким? Он уже родился монстром? А Джек Стивенсон? Почему он стал таким?
Нет… Нет, он был просто монстром. У него не было ни родителей, ни друзей, никого. Он был монстром. Просто чудовище, возникшее из ниоткуда.
– По отдельности они никто, но вместе – единое целое! Они представляют что-то стоящее, потому что когда они вместе, они огонь!
Неужели Дэйзи Келли действительно была такой особенной, что свела обычного парня с ума? Или он уже был сумасшедшим?
Я наконец-то выдохнула и открыла глаза, глядя перед собой на дверь, ведущую в дом.
На самом деле не имеет значения, кем был Джек Стивенсон. Он был психопатом и серийным убийцей. И он давно мертв. Единственное, что он после себя оставил – кровавый след жертв.
Следуя к двери, упрямо свеча на нее светом фонарика, я пыталась не думать о том, что даже на расстоянии в сотни километров, кровь Криттонского Потрошителя никуда из меня не делась. Я стала такой же, как он. Как Леда Стивенсон. Мы все убийцы. Выходит, неважно, в какой среде ты растешь и кто тебя воспитывает – гены рано или поздно дадут о себе знать.
Из гостиной я вышла в небольшое помещение, где стоял рояль, рядом с ним кадка с цветком, а позади – деревянная лестница, которая вела на второй этаж. Мне хотелось взглянуть на комнату Леды. В ней должна быть идеальная, навязчивая чистота. Пять минут спустя я в этом убедилась, когда толкнула дверь с табличкой «Леда». Я знала заранее, что именно увижу. Это была комната маленькой девочки, но не взрослой девушки. Потому что Леда Стивенсон застыла в том возрасте, как заезженная пластинка проигрывала болезненные моменты своего прошлого. Розовые цвета, рюши, множество подушек. Мягкие игрушки, стоящие на подоконнике.
Мне хотелось включить свет во всем доме, чтобы отогнать иррациональный страх, который медленно направился ко мне, стоило забраться в дом. Здесь, в этой комнате, взглянув на резной, необычной формы платяной шкаф Леды, я почувствовала себя в ловушке. Будто у меня нет выбора и это я, преодолевая свои страхи, открываю створки и ныряю в темноту. Дверцы шкафа такие плотные, что если оставить щель для наблюдения, будет очевидно, что внутри кто-то прячется.
Мое дыхание участилось, и я приказала себе успокоиться.
Сейчас мне хотелось бы испытывать меньше эмоций, но я не могла отделаться от идеи, будто смотрю на свое отражение. Что, если бы Дэйзи той ночью не сбежала и мама не спала бы ее? Если бы Потрошитель настиг свою сбежавшую возлюбленную, и она родила ребенка – меня - в его руках? Что тогда было бы?
Я стала бы такой же, как Леда. Я бы боялась ходить по дому, пыталась избегать не только ненавистное лицо любимого папули, но и других людей. Так же как и Леда жалась бы к стенке, вжимая голову в плечи, вздрагивала бы от каждого шороха. Была бы худой, будто жердь, и волосы мои были бы короткими. Я бы пряталась в шкафу, потому что боялась бы не клетки, а чего-то другого. Может быть даже страшнее клетки. И в итоге я бы все равно стала убийцей, но пыталась бы спасти совсем другую девушку.