Страница 5 из 41
- Полно, что вы, да я бы на вашем месте… одним словом, вы образец сдержанности, слишком удивительный для этого мира, - попыталась я взять с него в этом пример. – Но я вижу, как вы устали – и от волнений, и с дороги – и я, признаться, также. Надеюсь, вы не откажетесь стать моим гостем… хотя бы на сегодняшний день? – мне было ужасно неловко произносить эти слова – по сути, у него не было выбора, а я пользовалась этим, и не могла честно сказать, что мне ничего от него не нужно…
- Мне, право, крайне неловко будет еще и стеснять вас, - начал он так неуверенно, и я почувствовала, что это была лишь формальность. Быть может, на языке его времени - совершенно необходимая перед тем, как согласиться. Но я была не настолько искушена в нем, чтобы мастерски ответить что-то уместное в таком случае.
- Поверьте, вы очень обяжете меня, если сейчас мы поедем в сторону дома. Боюсь, поиски другого пристанища для вас могут занять немало времени, особенно в такой час, - говорить ему о том, что без паспорта у него вообще не выйдет никуда вписаться, я не рискнула.
То ли моя интонация, то ли откровенно усталый вид вызвали на его лице такую тонкую снисходительную улыбку, и я не без трепета заметила, как она почти в точности повторяла контуры той, что светилась у меня в голове.
- Поедемте, я готов.
Мы шли сквозь здание и поворачивали к пригородным кассам, пробираясь летними вокзальными толпами, смесью малоприятных запахов и звуков. Среди той концентрации повседневности, которая была не лучшей для первого знакомства с городом, но выбирать не приходилось. Я изредка выхватывала взглядом краешки его жестов: как он поднимает брови, морщит нос или расширяет глаза чему-то невиданному прежде. Чувствовала, как суетливо он уворачивается от не слишком учтивых встречных прохожих, невольно прикасаясь ко мне плечом. Он тепло и утвержденно высился рядом, а я замечала за собой странное переутомление – и телесное, и от эмоций: у меня даже щеки устали улыбаться, потому что это было единственным способом справляться с красотой. У меня стучало в висках и моментами слегка даже рябило перед глазами, но я прекрасно понимала, что даже оказавшись в постели после всех событий этого дня, едва ли сразу усну. Это было такое подзабытое обострение всех чувств, которое умеет давать творчество, но теперь пришлось признать, что и жизнь тоже.
- Какое удивительно грациозное строение! – вдруг остановившись, произнес он.
Пожалуй, гостиница Ленинградская получила свой лучший комплимент, я даже ей позавидовала. Нет, на самом деле меня откровенно восхищало то, как среди самого, как мне казалось, грязного и неуютного места в этом городе, среди пугающих электронных и человеческих возгласов, недоодетых тел и агрессивных запахов, он поднял голову вверх и увидел красоту. Человек классической эпохи. С этой помогающей существовать иерархичностью, которую мы в своем постмодерне уже растеряли.
Не забывая о неуместности сейчас слова «гостиница», чтобы не сбить его с правильного пути, я думала, как избежать словосочетания «сталинские высотки». Нет, это был не тот топографический квест, к которому меня готовила жизнь.
- Да, оно - часть ансамбля этой площади, которая носит имя Трех вокзалов. Также у этого здания есть еще …шесть близнецов, которые вы сможете увидеть в ближайшие дни, - я ужасно была довольна своей путеводительной репликой, особенно тем, что сказала вы, а не мы.
Наконец, мы миновали турникеты и вышли на перрон.
- Снова железная дорога? – удивился он, оглядевшись по сторонам.
- Да, это самый удобный способ добраться ко мне.
- Евдокия… как вас по батюшке? – вдруг неловко начал он.
- Николаевна, но можно лучше без батюшки, прошу вас. Теперь по отчеству принято обращаться лишь к тем, кто старше, - да, я утрировала, но могла же я позволить себе хоть что-то в свою пользу. Хотя на самом деле в моей голове уже замышлялись другие, более или менее безобидные способы истолкования новой для него реальности.
-… Хорошо, будь по-вашему, - почти не улыбнулся он, и голос его звучал озабоченно. - Скажите прямо, мой визит не скомпрометирует вас?
- Поверьте, это слово тоже давно устарело, если только речь не идет о паролях в браузере. Нет, я не то хотела сказать – этика сильно изменилась, и общественная оценка значит в ней все меньше. Сейчас вас это может оттолкнуть, но, я надеюсь, мы сможем поговорить спокойно и всерьез, и вы, как гуманист, все оцените. Одним словом, нет, не скомпрометирует ни капли.
Не уверена была, что он что-то понял – скорее, я увела его от скользкой темы. На удачу к нам подъехала электричка. Ура, можно будет пятнадцать минут отвлекать его от неудобных вопросов видами из окна.
Вагон был счастливо полупустым, мы сели напротив, и пылинки на моих глазах кружились в прорези солнечного луча перед его лицом. А он, по-детски чуть выставив нижнюю губу, любовался через стекло Останкинской башней в каком-то почти благоговейном трепете.
Он, кажется, тоже подустал от впечатлений, затекшей шеей опустившись на спинку сиденья. Я не выдержала вида его безумно удавливающего воротничка.
- Петр Александрович… ваш воротник, он меня пугает. Вам же явно сейчас душно и неудобно. Уверяю вас, вы не скандализуете ни меня, ни господ кругом, - многозначительно обвела я взглядом пассажиров, большинство из которых были в шортах и майках, - если немного его ослабите. Я могу закрыть глаза, если вам угодно. Это предупреждение исключительно в целях вашей безопасности в вагоне электропоезда, температура воздуха в котором сейчас превышает норму, - как я удачно скосплеила несуществующее объявление, однако. Мне казалось, он как-то законопослушно внимал им, твердящим эти ушисносящие формулировки про «профилактику пожарной безопасности». Его смятенный разум, видимо, не в состоянии сейчас был считывать речевые ошибки, лишь находил в этом бесплотном заботливом голосе какой-то необходимый иерархический покой.