Страница 32 из 41
- Историки что ли? – счел все же необходимым уточнить тот, и я, не удержавшись, прыснула от смеха в ладонь.
- Вроде того, - вдруг выручил он и склонился ко мне с расходящейся улыбкой. Шепнул, приблизившись к уху: один из нас точно историк.
Я попыталась еще рассмеяться, но остановилась на выдохе - почувствовала теплый щекочущий воздух, и после слов длящийся от его губ, коротко коснулась подбородком его плеча и вернулась в исходное положение, решив, что не стоит сейчас пускаться в такое опасное плавание. Широкий затылок водителя впереди был хорошим маячком, чтобы не забываться.
- Понятно, - напомнил он о себе с такой интонацией окончательной ясности, будто ему стало понятно про нас больше, чем нам самим. Или же он всего лишь выяснил, что говорить с нами особенно не о чем, и в этом прозвучала его удовлетворенность собственным выводом.
Дорога была удивительно легка, мы неслись так быстро и будто едва касаясь земли, что никакие прежние ухабы просто не успевали о себе напомнить. Опоры ЛЭП вырастали, прорезая полевую расслабленность вторжением протянутого порядка. Но громады их были такими величественными, древними и устроенными, что, казалось, они стояли суровыми наблюдателями, вросшими в землю, от сотворения мира, и повозка с семейством теблешского священника, следующего с племянником на ярмарку, тоже проезжала мимо. Я не сразу обратила внимание, что водитель прибавил громкость динамиков, и теперь мне хотелось сделать комплимент его музыкальному вкусу: играли Cure – Just like heaven, и это был лучший из возможных саундтреков к происходящему. Предзакатная прохлада заструилась между нашими пригревшимися телами, я осторожно протянула руку над его коленями и прикрыла окно. Пространство будто еще сжалось, плотно отделив наш купол смыкавшегося тепла от густого холодеющего великолепия под низким небом.
Рука водителя отстраненно лежала на руле, и это так странно не совпадало с той могучей скоростью, которой он вверял предающихся нас. Какие-то неровности трассы все же не могли пролетать незамеченными, и на каждом резком скачке меня слегка подбрасывало изнутри, но тело справлялось, привычное к подобным явлениям немного другой природы.
- Светлый драйв? – вдруг обернувшись, проговорил мой спутник, и я даже не сразу поняла, к чему – так внезапно было услышать от него эти слова.
А когда все встало на свои места, я не смогла справиться с улыбкой и спряталась в ладони, отвечая сквозь беззвучный смех, который был от избытка:
- Он самый.
Это было настолько выраженное свидетельство его понимания, нашего разговора на одном языке и его внимательной памяти к тому, что я пыталась до него донести. Мне без того было слишком хорошо, но теперь он увлекал за собой дальше, и от мысли о следующем шаге меня накрывало будто одновременно изнутри и со всех сторон.
Он взял меня за запястье и отвел ладонь от лица, так что мне нечем было защищаться, и я зажмурилась не то от заоблачного сияния в окне, не то от человеческого рядом со мной, которое, вровень с расплывавшимся солнцем, теплело и обретало все новые очертания. Глядя на мое открытое в своем восторге лицо, он не отпускал руки, прикладывал пальцы к губам, которые смелели и влажнели с каждым касанием, обдавал дыханием, гладил и сжимал в своей уверенной ладони. Я осторожно выдохнула, будто боясь нарушить воздушный состав происходящего, опустилась на спинку кресла, чуть запрокинув голову, и прикрыла глаза. Каждое его движение отдавалось в пояснице нараставшей волной, которая будто толкала меня и отделяла от остального пространства. Казалось, подо мной и вокруг ничего нет: ни сиденья, ни шин, ни всех хитросплетений механизма, который делает из нас движущуюся по трассе точку. Только переливающийся сквозь ресницы раскрашенный воздух, тягучая сладкая сила, которая заставляет его делать это со мной, и мой выгнутый позвоночник, выдерживающий все на своей утратившей пределы оси. Дышать становилось сложнее, я сжала дверную ручку, как на вираже, каких вовсе не предвещала мирная равнина за стеклом. Плавленый, томный, изнемогающий голос Ланы Дель Рей выводил в моей голове: “I’m alive, I’m a lush, I’m in love” – я готова была подписаться под каждым словом, но у меня не достало бы сил сделать этого даже метафорически. Меня несло взвесью степного закатного зарева над ликующей чащей, и я плыла золочеными полями, его коленями, растворяющей музыкой, которую ставил, казалось, какой-то неотмирный диджей. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь двигал точки на карте так, что Тверь отделяли бы от нас несчетные древнерусские версты. Но если смириться с тем, что каждая из них приближает нас к остановке, то пусть она случится скорее. Чтобы это бесконечное предстояние не вынесло из меня крохотный, бьющийся сознанием кристаллик, который все наполнялся горением лететь далеко далеко, но ничего не хотел больше, чем не двигаться с места.
***
- Следующая остановка Московское море, - говорила к нам ночная необитаемая электричка, ящерка света, уверенно ползущая по проложенному пути. Я приоткрыла форточку и забралась с коленями на сиденье, чтобы обдаваться стремительным дуновением от несущейся земли, в надежде освежить им голову. Он благоразумно занял место напротив, и лишь на его реплики я отрывалась от звучно движущейся картинки, без стекла создающей такое ощущение захватывающей погруженности, которое милостиво обещало спрятать меня даже от меня самой.
- Откуда же здесь морю взяться? В мое время и начала того не было, - в его интонации звучала предсказуемая усталость - и от затянувшегося дня и, казалось, от усилий вести беседу в прежней манере, когда ее неопределимо начинало клонить в какое-то иное, тревожное и прельстительное русло.
- Это разлив водохранилища, место слияния канала имени Москвы с Волгой, - изображала я бодрящегося топографа, не уверенная в собственных словах, - искусственное море, одним словом.