Страница 22 из 41
На самом деле над ним стоял он, и за воображаемым пенным плеском я не расслышала его несмело остановившихся шагов. Я не помнила мгновения, за которое успела спрятать не расходящуюся улыбку и принять очертания спящего человека. Не без маленького торжества думала о том, что представляю вид вполне невинный, так что уличить меня не в чем: одеяло натянуто до подбородка, а нагретая румянцем подушка в такой темноте не сможет ни о чем рассказать. Я умела совладать со своей дрожью, не чувствуя в склоненном взгляде ничего, кроме ровного человеческого тепла, из которого не случаются зарева. Странно было осознавать, что теперь оно мне даже и не было так необходимо: я лежала, придавленная нежностью к тому, чем нельзя обладать ни в этом, ни в каком другом человеке. Кругом было так прозрачно беззвучно, что, казалось, я слышала шелест его ресниц, предчувствующих сон. Затаенное дыхание его слагало из воздуха тишину, я чувствовала, что во мне нечему сейчас воображать и угадывать, что происходит в его голове. Я вся была обращена в обостренное созерцание чего-то большего - закрытыми, плохо видящими глазами, оно продолжалось и после, когда тонкие минуты его присутствия свернулись скрипом двери за стеной. Мне казалось, что именно так выглядит восхищение в истинном своем, приподнимающем смысле. Для которого нужно истончиться настолько, чтобы стать способным пропускать красоту сквозь себя и переполняться ею. Я лежала, будто все еще прячась в видимом сне, боясь любым движением вновь обнаружить свою телесность – мне хотелось запомнить, как милостиво она отпустила на время свою тяжелую власть надо мной.