Страница 52 из 92
Элжерон вошел в комнату первым, помня, что нужно было проверить, выполнили ли слуги указ насчет окон. Ставни были плотно заперты, граф подергал их изо всех сил, но те даже не пошатнулись. За его спиной раздался тихий хлопок, и граф оглянулся на постель. Маргарет бухнулась на нее, раскинув руки и счастливо улыбаясь.
– Мне так хорошо, – потянула она. – Спасибо, что дали попробовать, граф.
Он пошел к двери, но на мгновение задержался у ее прикроватного столика, осознав, что видит на нем предмет, которого не должно было там быть. Граф взял с него складной нож и открыл его, увидев на лезвии размазанную кровь. Элжерон замотал головой, заставив опиум покинуть мысли, и наспех возвратил себе ясность ума.
– Откуда это здесь? – взволнованно спросил Элжерон, поворачиваясь к распластанной баронессе.
– Что – это? – переспросила она, одарив графа сияющей полусонной улыбкой.
– Нож, Маргарет! Откуда у Вас на столе нож? Им ночью изрезали моих лошадей! Я искал полдня того, кто сделал это!
– Ах, Элжерон, лошади… Люди важнее лошадей, верно?
– Что Вы несете! – возмутился он, складывая нож и пряча его в карман. – Я вернусь к Вам завтра, когда Вы придете в себя! И Вы расскажете мне, как этот предмет оказался здесь!
– Не уходите… – потянула девушка, переворачиваясь на бок и залезая выше, ложась на подушки. Она протянула к нему руки. – Лучше идите ко мне, граф! Послушаем биение сердец друг друга! Прогоним одиночество, которое гложет Вас настолько, что Вы отказываетесь в этом себе признаваться.
– Доброй ночи, – холодно обронил Элжерон.
Он вышел из комнаты и со злостью захлопнул за собой дверь. Нож, сжатый в руке, жег кожу болью животных, пострадавших от него. Почему он оказался в комнате Маргарет? Элжерон запер дверь на ключ, прогоняя от себя гневные мысли, и спустился на первый этаж. Зайдя на кухню, он встретил здесь кухарку, как обычно хлопочащую над кипящими котелками. Она обернулась к вошедшему, открыв было рот, чтобы поинтересоваться, что понадобилось графу, но так и замерла оттого, что он одним движением раскрыл нож и вогнал его лезвием в тяжелый деревянный стол.
– Твой нож. Нашелся, – прорычал Элжерон.
Он развернулся на каблуках и пошел обратно, на третий этаж, чтобы закрыться в своей комнате и просто поспать. Окунуться не в наркотический дурман, а в настоящий здоровый сон, единственный, способный подарить телу очищение и восстановление сил. Едва он открыл дверь в свою комнату, как к нему вышла Франческа.
– Ты уже пришел в себя? – поинтересовалась она брюзгливым голосом.
– Я не хочу сейчас с тобой общаться, – грубо ответил граф. – Ты ушла от меня, когда я желал общения, теперь же не проси от меня того же, – он скинул с себя пиджак с жилетом и расстегнул рубашку.
– Обниматься? – уже жалобно спросила паучиха.
– Нет, обнимать тебя я тоже не стану. Ты линяешь, мне не хочется снова снимать с себя твою шерсть. Она слишком жесткая и колется.
Граф потушил свет в комнате, забрав пламя из светильников взмахом руки, и в темноте улегся в кровать, накрывшись с головой одеялом.
– Меня сегодня все решили предать… – пробормотал он сам себе. – Я не могу доверять никому. Только себе.
– Я тебя не предавала, – обиделась Франческа. – От тебя просто плохо пахло. И в комнате плохо пахло. Я не люблю этот запах, у меня от него плывет перед глазами.
Элжерон почувствовал, как его кровать прогнулась. Паучиха, пожелав загладить свою вину, неслышно залезла на его ложе и забилась в самый угол, чтобы быть поближе к хозяину, но не дать ему повода ее прогнать. Граф вздохнул, промолчав. Паучиха от него зависела. Она была разумна, не как обычный питомец, и чувства ее были глубже, чем у прочих животных, так что они могли быть совершенно не такими как у них. Кто знал, любила ли она его как питомец, или потому, что была вынуждена это делать. Элжерон ощущал, что она нервничала, хоть и не шевелилась, замерев на его кровати черным полушарием. По крайней мере, ее волновало состояние их взаимоотношений.
– Спокойной ночи, Франческа, – тихо окликнул он своего питомца, желая успокоить и дать понять, что он не может долго на нее сердиться. Паучиха встрепенулась, тут же распустив подобранные ноги, и с ноткой радости в голосе проскрипела: