Страница 14 из 138
Подошла к саркофагу.
— Видишь? — старуха указала на углубления в форме ладони. Питер кивнул. Площадь притихла. — Жан-то мой думал, что надо кровь туда. Двинутый он был, как и папаша его. Это ж надо, сыну кошку завещать.
— А что туда надо? — неожиданно ревниво спросил Клод издалека.
— Древние, они же не дураки были, — сказала старуха. — Саркофаг, он для того, чтоб кто там лежит, сохранился в целости и сохранности. Вот и весь смысл.
— И что? Дальше-то что? — спросил Аслан после молчания.
— Э, да вы мозгами не дальше моего муженька ушли. Саркофаг — умный. Он не откроется, если, — старуха начала загибать пальцы, — будет сильно жарко, или там огонь, или сильно холодно, мороз зимой. Или если воздух будет ядовитый, как на болоте каком, он тоже не откроется.
— А! — сказал Питер.
— Что, сообразил, умник? — насмешливо спросила мадемуазель Легри.
— …и если рядом будет враг, — произнёс Питер, — он тоже не откроется.
— Вот, — произнесла старуха. — Хоть кто-то догадался. И особенно он не откроется, если рядом будет околачиваться полный дурачок вроде моего муженька, гори он в аду.
— Давайте, — сказал Питер и закатал правый рукав, хотя это было лишним. — Я, Аслан и вы. Верно?
Старуха огляделась.
— Только вот этого, — указала на Клода мстительно, — надо убрать подальше.
Клод взвыл от обиды и разочарования.
— Ах ты мерзкая старуха!
— Катись, трепло, катись, — хихикала вдова Легри, наблюдая, как селяне со смехом выпроваживают своего нового старосту.
— Так. Ты, чернявый, клади руку сюда.
Аслан положил руку в углубление слева.
— Ты, умник, сюда.
Питер встал напротив Аслана, саркофаг оказался между ними, и положил ладонь в другой углубленный знак, напротив.
— Ну а я вот сюда, — старуха прошла в голову саркофага и, привстав на цыпочки, положила ладонь в знак на торце.
— А теперь представляй, что он прозрачный.
— Что? — растерялся Питер.
— Представляй, что не камень это, а стекло, или хрусталь какой, не знаю, — объяснила старуха. — Шибче представляй, и ты, чернявый, тоже.
Аслан хотел что-то сказать, но закашлялся.
И тут Питер едва не закричал.
Гроб, саркофаг, монолит становился прозрачным! Он будто таял, одновременно сохраняя твёрдость и форму. Стало слышно, как чирикают птицы, жужжат насекомые, как ветер гладит траву — и как тихо, едва-едва, дышат люди на площади, глядя во все глаза, стараясь запомнить, запечатлеть.
Женщина, нет, девушка, — и девушка красоты удивительной. Правильные черты, длинные черные ресницы, светлые короткие волосы (в толпе слегка зашушукались), одежда из мягкой бежевой ткани. Она даже не лежала, а словно парила — саркофаг стал прозрачным весь.
Никто не помнил, сколько это длилось. Лишь когда монолит снова стал возвращать себе обычный вид, людей словно отпустило, они зашумели, заговорили. Старуха же долго-долго смотрела на лицо девушки, пока оно не скрылось за чёрным камнем.
— Красивая, зараза, — тихо произнесла она наконец.
Затем гордо вскинула голову и оглядела всех по очереди. Никто не произносил ни слова. Старуха неожиданно усмехнулась:
— Ну да и я по молодости не хуже была.
И вдруг на какую-то секунду за морщинами, за иссохшейся кожей, источенным лицом и скрюченными пальцами стали видны прямая спина, чёткий профиль, сильные красивые руки и живой, совершенно не старушечий взгляд.
Меньше секунды длилось наваждение.
— Ладно, попрощалась с ней, да и хватит, — сказала старуха Легри. — Вынимай свои грабли, парень, чего застыл.
11
— В общем, это одни и те же люди, братство Урании, — говорил Питер Аслану. Монолит уже погрузили в эвакуаторский мобиль, и они забрасывали туда оставшуюся мелочь. — В данном случае некий странник, имени которого она не помнит. Он дал Жану Легри неуязвимость и субурдов, и он же дал его жене мастерок, которым его можно было убить.
— Глупость какая-то, — сказал Аслан, умащивая тюк под сиденьем. — И имя она наверняка помнит. Надо было его вытрясти…
— Нет, не глупость, — ответил Питер. — Совсем не глупость.
— Глупость-глупость. Легри ведь мог спрятать мастерок, замуровать, в землю закопать.
— Чтоб какой-нибудь придурок случайно его нашёл?