Веллоэнс. Книга первая: Восхождение.

Чыдах проснулся в преотвратном настроении. Шестой день больной зуб не давал покоя. Одышка, ломота в коленях, ноющая поясница настроение не улучшали. На месте, где раньше располагался плотный щит из мышц, теперь висел большой уродливый ком жира. Да, он уже не тот тридцатилетний мужчина, который мог без сна и еды трое суток кряду рубить непокорные головы. Девять городов исправно платят дань, в каждом месте свой преемник -  обладатель золотого ярлыка. Предатели верны - и потому что имеют богатство, и потому что боятся мести народа. Чыдах затеребил косичку на подбородке – как же ноет зуб, отрубить бы голову кому – да надоело уже и легче не станет. Прошелся по устланному коврами и шкурами шатру. Шестой день не рад он ни наложницам, ни веселью, ни питию с едой. В стане тихо – никто не хочет попасть в немилость кагана. Вмиг насторожился - спиной почуял, что перед входом кто-то ждет:

- Входи, Тулай, не бойся. Я зол, но сегодня голова твоя сохранена.

В шатер вполз худощавый юноша, припал лбом к львиной шкуре:

- О, великий хан, милость твоя превыше Кум-горы. Да живет вечно господин мой и попирает прах врагов своих. В наш стан пришли незваные, с виду монахи Бадучены.

- Гости? Как мило, бедные глупцы. Я приму их, так и быть, в третью стражу солнца. А пока пусть будут в саат-шатре. Окажите им все приличие, но следите и не выпускайте.

Слуга поклонился и исчез. Чыдах устало вздохнул. Его бы воля, лежал на шкурах бы целый день - да надо орду держать в узде. Неспешно облачился в шелковый расписной халат, вышел во двор. В медном умывальнике играла солнечными лучиками вода, стоял рядом жирник с маслом. Да, расторопный Тулай все делает для своего хана. Потому еще и носит голову на плечах. Умывшись и позавтракав, каган призвал мудрецов, до обеда держал совет о дани, предстоящих походах и набегах. Грабили небольшие деревеньки – и то так, по-доброму. Убьют пару мужиков, дом сожгут, трех-четырех девиц уведут в полон – мелкое хулиганство, не боле. Великая орда давно уже стала непоколебимой, могучей и устрашающей все народы. Не то, что старшие братья – джунгары. Без конца воевать – это их страсть. А хунны посмекалистей – подкупы, дань, вероломство – хорошие средства для процветания. После обеда великий хан хотел было поспать, но вспомнил о скитальцах. «Ох, все дела, ну как так можно» - пробрюзжал внутри себя Чыдах.

- Привести этих бедняг ко мне в опочивальню, буду с ними беседу держать.

Перед ним стояли двое монахов. Первый хоть и короток, но росл, лицом суров, нос как у ястреба, щеки в шрамах. Из под густых бровей глядят черные, как Улиендские топи, глаза. Второй молод, стоит гордо и поглядывает по сторонам. Этот был светловолос, взгляд чистый и пытливый. «Пытливому взгляду – достойную пытку» - усмехнулся про себя хан. Острый подбородок и большие глаза делали лицо похожим на девичье. Если бы не пробивавшаяся под носом куцая поросль и монашечья роба, можно бы и впрямь принять за девицу.

- Каким путем вы смели явиться ко мне в стан, что за мысли в ваших головах?

Марх приветственно вытянул руку:

- Мы – странствующие монахи бога Бадучены и исполняем паломнический обет. Путь наш проходит через Великую степь в город Дучебы, где великий храм. К тебе же, великий каган нас привел обычай прихода. Говорят, Джунг и Хуней друзья нашему властителю, так и нам стоит почтить их. 

Чыдах снисходительно кивнул, простер тяжелую длань:

- Я чту богов и обеты.  Тулай, кинь священный камень – узнаем, что скажут боги.

Прислужник достал из кожаного, расшитого бисером и самоцветами мешка, небольшой булыжник. Он был гладок и бел, расписан черными значками. Юноша зажмурилси, крутанул камень и кинул его в устланную золотом ложбинку. Чыдах молчал, ноздри зло раздувались. Потом с ненавистью взглянул на странников – голос тих и жесток:

- Можете остаться на вечернее поклонение. Батыр, проведи наших гостей в шатер и повяжи им красные повязи. Сегодня они наши друзья.

На небе повисли тяжелые, жаждущие разрешиться от ноши тучи. Задорно били барабаны, хуннские дудки тянули замысловатые пассажи. Где-то вдалеке выл с голодухи серый степной шакал. Языки пламени взвивались вверх, стараясь лизнуть далекое темное небо, пускали снопы искр и плескали в ночь драгоценное тепло. Днями все еще стояла жара, но сезон жатвы уже приносил ночную прохладу.

Авенир и Марх переоделись в праздничные шелковые халаты. Охранник провел их мимо плетеной изгороди, за которой понуро скрутился калачом небольшой муравит.

Муравиты. Юноша немало знал об этих существах. Назвали их так за некоторое сходство с маленькими трудягами. Округлая блестящая голова с антеннками и опасными жвалами, три пары лап, поражающая воображение выносливость и сила. Отличались размером – в «холке» отдельные особи могли достигать полутора метров, более массивными, затянутыми плотной черной шкурой, когтистыми лапами и менее объемным, но удлиненным и подвижным брюшком. Жили муравиты подземными колониями и на поверхность обычно не выходили. Этот же… Парень задумался, в сердце кольнуло острие жалости. Или потерян, или изгнан. И то и другое для муравита равноценно смерти.

Каган сидел супротив костра на троне из саманного кирпича, обложенного густыми и теплыми медвежьими шкурами. То и дело раздавались тосты – «за Джунга, силой облекшего и Хунея, даровавшего хитрость», бились медные пиалы с молочной водкой, раздавался гогот воинов.