Страница 2 из 105
Шагнув в сумрак гримерной, Она, как всегда, слегка прищурилась, спасаясь от света ламп над трюмо, резко отделявших гримировальный стол от всего остального пространства. Это был словно другой мир, операционная, в которой человек вот-вот начнет превращаться в нечто иное. Этот мир всегда завораживал ее, как и процесс преображения. Но сегодня ее внимание привлек персонаж, скромно расположившийся на стуле вне активности ламп.
- Знакомьтесь, - сказал Актер, улыбаясь по-отечески.
Молодой человек привстал и представился. Сел и снова встал, засомневавшись, следует ли протягивать руку для рукопожатия девушке, или это будет выглядеть грубо. Он не рассматривал ее, и Она как-то тоже засмущалась. Джинсы, свитер в широкую полоску, светлые волосы, не слишком длинные, но явно выдающие неформала. Начищенные ботинки. Она никогда так тщательно не ухаживала за обувью, но в театр всегда брала сменную. И всегда ходила туда в юбке или платье, считая брюки на девушке, пришедшей в театр – как и в Храм – дурным тоном. На вопросы молодой человек отвечал развернуто, но сдержанно, глядя в упор на собеседника спокойным взглядом серо-голубых глаз.
- Так, ребята, отправляйтесь-ка в зал. Скоро начнется спектакль, мне надо сосредоточиться, - сказал Актер, - Покажешь ему, как пройти. Она кивнула и улыбнулась. Выйдя из гримерной, осторожно оглянулась по сторонам, чтобы не нарваться на заведующую труппой, которая ее откровенно недолюбливала, как, наверное, и всех, кто бегал в гости к актерам и с их помощью проходил на спектакли бесплатно. Коридор был пуст. Шли последние приготовления. Она взяла молодого человека за руку и, быстрым шагом пройдя несколько метров, шмыгнула в открытую дверь, ведущую на лестницу. Спустившись на первый этаж, они пошли запутанными лабиринтами, похожими на казематы (ей, во всяком случае, представлялось именно так). Коридоры с серыми бетонными стенами, полом и потолком, освещались тусклым светом ламп. Здесь можно было представить себе, что ты спасаешься из крепости, уходя подземельем, или спешишь с донесением к командиру партизанского отряда, скрывающегося в катакомбах… Фантазия разыгрывалась неимоверно! Она показала молодому человеку, где можно выйти в зал прямо через сцену, по какой лестнице нужно подняться, чтобы очутиться у огромного окна-портала, служащего дополнительной сценической площадкой, и только потом привела его к выходу, ведущему в зрительское фойе. Правда, выход для девочек был с другой стороны, возле дамской комнаты. Попросив молодого человека ждать ее возле лестницы, Она исчезла за поворотом и снова заскользила по коридорам.
Поднявшись по лестнице, Она предложила новому знакомому посмотреть фотогалерею. Вообще, у нее была маленькая традиция – здороваться с актерами на фотографиях. Молодой человек согласился. Оставшись с нею наедине, он стал настолько немногословен, что общение грозило превратиться в затяжную паузу, казавшуюся ей крайне неловкой. За все это время Она узнала о нем только то, что учится он в университете, на втором курсе, что играет на гитаре и пишет песни… Она старалась заполнить паузу хоть чем-нибудь, показывала ему свои стихи в блокноте, рассказывала о театральной студии, в которой занималась… А третьего звонка все не было…
Окончательно измучившись отсутствием тем, способных вызвать в молодом человеке хоть сколько-нибудь живой отклик, Она рассказала, что в эти выходные вместе с ребятами из театрального будут отмечать День памяти Джона Леннона, и пригласила его принять участие. Он вежливо принял приглашение.
Наконец прозвенел звонок, и они отправились в зал.
После спектакля пили чай в гримерке Актера. Разошлись поздно. На душе было странно. Она понимала, что наговорила кучу чепухи и произвела не лучшее впечатление. «Да нет, не придет, наверное», - подумала Она, и перед мысленным взором снова возникли серо-голубые глаза, взгляд которых, казалось, был обращен куда-то глубоко внутрь себя.
Но он пришел. Точно такой же, каким был в театре. Сидел, наблюдал, молчал. На вопросы отвечал нехотя, чуть туманно, улыбался натянутой улыбкой, потом опять замыкался в себе. Отстраненно разглядывал юных театралов, когда они слушали битлов и «Imagin» Леннона, потом обсуждали насущные проблемы своей студии, пели свои театральные песни и поднимали тосты, «чокаясь» бокалами с лимонадом.
Она глядела на него украдкой из-под ресниц, ощущая буквально на физическом уровне, как этот серо-голубой взгляд замерзает, затягивается тонкой корочкой льда. Как расстояние между ним и ею, и ее гостями стремительно растет. Она чувствовала, что сейчас он встанет и уйдет, огорченный и раздосадованный так бессмысленно потраченным вечером.
- Спой, пожалуйста, - попросила Она и протянула ему гитару.
Молодой человек не привередничал, спокойно взял инструмент, подстроил и уверенно взял несколько аккордов. Спокойно сказал, что тоже пишет песни, только совсем другие, и не знает, понравятся ли они нам. И запел.
Именно тогда Она первый раз услышала песню, ставшую любимой сразу и навсегда. Она узнавала себя в каждой строчке этой песни, чувствовала ее пульс, дышала ее мелодией, двигалась в ее ритме. Песня завораживала, манила, и в то же время словно предостерегала от некоего опрометчивого шага, который, кажется, Она вот-вот должна была совершить. Или ей это только показалось? Может, приснилось? Ей часто снились странные сны.
Юноша спел несколько песен, вежливо попрощался и ушел.
И вот сейчас, по прошествии нескольких месяцев, именно его образ всплыл в памяти. Он прекрасно играет на гитаре, и если не согласится присоединиться к группе сам, то, может, познакомит ее с другими музыкантами. Мысли помчались вскачь.
Она шла по улице быстрым шагом, как ходила всегда, когда ей случалось глубоко задуматься. Пасмурный день с каким-то странно остановившимся, словно загустевшим холодным воздухом заставлял трепетать беспомощные обнаженные деревья, покрываться рябью серые лужицы, испуганно жмущиеся к почерневшим, скукожившимся сугробам, и прошлогодняя листва на дне этих лужиц глядела в не по-весеннему тяжелое небо глазами, полными отчаяния. Зябко поеживались дома, и самые старшие из них выглядели совсем уж по-стариковски – ни величия, ни гордости, ни отпечатка истории не чувствовалось в них. А Она все шла и грезила наяву. Перед ее мысленным взором одна за другой разворачивались картины.