Весенний мотив

Хана мирно сидела в кресле в моей комнате и в задумчивости вглядывалась в чистое голубое небо. На её коленях мурлыкал Снежок, чуть повиливая своим хвостом. В комнате было очень жарко, даже если окно открыто нараспашку. Майское солнце, спустя дождливые недели, беспощадно палило. Его жаркие лучи вползали в мою комнату, и воздух здесь становился тяжелым. Но с закрытыми окнами ещё жарче и душнее.

Я подал золотоволосой девушке стакан холодной бодрящей воды, на что она скромно отозвалась:

-Спасибо, но не стоило, я все же имею руки и ноги.

-Мне было несложно. К тому же, ты уже второй час сидишь и неотрывно смотришь на небо. Мне казалось, ты одуреешь от такой жары, вот и решил помочь остудить твой разум,- сказал я, присев у её ног и почесав Снежка за ухом.

Она невесело усмехнулась. Ей до сих пор нелегко от пережитого. Хана живет в моем доме третий день. Тетя узнала от матери Ханы о случившемся и, получив одобрение со стороны миссис Вилмор о том, что её дочь Хана, в связи со случившимися событиями, может остаться у нас на несколько дней, дабы восстановить душевное равновесие, тетя заботилась о ней как о родной дочери. Миссис Вилмор привезла дочке необходимую одежду, хотя Агата и уверяла, что ей не сложно и своей одеждой поделиться.

-Вы и так многое для нас делаете,-возражала миссис Вилмор.-Ваша доброта не знает границ, дорогая Агата.

Конечно, все мы понимали, каков будет конец. Мистер Грегори больше не будет для Ханы и её матери таким близким человеком. Миссис Вилмор имеет гордость и достоинство и принимать такого подлого, самолюбивого человека она ни за что не станет. Предавший раз, предаст и другой.

Однако сам Грегори ни капли не печалился факту, что ему предстоит развестись со своей женой и оставить их. Может он и заслужит прощение, но за свои грехи он должен расплачиваться. Если он не вынесет из этого никакого урока, мне будет искренне жаль.

Но, несмотря на эту новость, Хану что-то тревожило. Я не мог не поинтересоваться, что же так гложет её.

-Хана, поделись со мной. Я знаю, что тебе ужасно нелегко, но не неси на себе одной это бремя. Как друг, я хочу помочь тебе,- испытывая чувство беспокойства, просил я.

-Определенно, как я и полагала, они разводятся,- бесцветным голосом произнесла девушка, спустя минуту молчания.- Но я даже не знаю: радоваться мне или плакать. Тогда я была так зла на него, а сейчас, кажется, все простила бы. Я не понимаю, Ник, я ничего не понимаю.

Она спрятала лицо в ладонях. Её голос доносился приглушенно, отчаянно, вяло.

-Зачастую он был холоден ко мне, далек, непонятен. Он был тайной для меня, которую я стремилась разгадать; хотела понять собственного отца! Но ведь он был и другим: любящим, веселым, нежным. И мне так хотелось, чтобы над его телом взяла верх та светлая сторона, я ждала и надеялась, что он изменится. Станет тем, каким я хочу его видеть,- Хана отняла руки от лица и провела рукой по шерстке кота.- Но верх взяла не та сторона.

Я вслушивался в её душевные излияния, старался понять её, встать на её место, чтобы найти хоть какой-нибудь совет, который мог бы ей помочь.

-Жизнь не намного изменится без него, по крайней мере моя. Он словно и не существовал в ней. Но почему сейчас я так страдаю? – глаза её налились слезами, которые она с трудом сдерживала.

-Потому что в твоем сердце живет привязанность к нему, к жизни, которой ты не знала, но о которой всегда грезила,- спокойно ответил я.- Он так и не оправдал твоих надежд, от того твоё сердце страдает. Без любви и заботы со стороны отца, оставшегося глухим к мольбам твоего сердца, хотя оно так и кричало, так и просило отеческой защиты, искреннего тепла. Это нормально. Ты зла на него за его поступок, отныне за это презираешь, однако оно,- я коснулся указательным пальцем того места на своей груди, где располагается сердце,- все равно будет также желать быть любимым.

Снежок потянулся на коленях Ханы и глубоко зевнул. Золотоволосая молчала и отстраненно смотрела сквозь меня, тогда я решил, что ей необходимо время, чтобы подумать над тем, что я сказал, перебрать все слова в голове, осмыслить сказанное.

Но Хана настойчиво схватила меня за рукав рубашки.

-Не уходи,- прошептала она слабым голосом. Её рука дрожала, продолжая крепко держать меня за рукав, как за спасительный трос. – Останься со мной сейчас.

И я остался.

***

До экзаменов оставалась неделя, а до выпускного вечера - две недели. Я сидел и повторял билеты, надеясь получить за предстоящие ответы хотя бы удовлетворительную оценку, за которую не будет стыдно. Хана давно вернулась в свой дом: спустя пять дней после ссоры родителей. Отец распрощался с ними после развода и, к удивлению Ханы, сказал, что сожалеет о том, что ударил её по лицу. Говорил, что заслуживает её ненависти и презрения, что, если она не желает его больше видеть, она его не увидит.

А потом ушел.

Но с того времени прошло достаточное количество дней, чтобы Хана оправилась. Что касается её матери – этого точно я не знаю. Хана говорит, что она улыбается, что осталась прежней любящей матерью, но, правда, заботиться стала о дочери сильнее. Но я не могу отрицать, что её душа до сих пор разбита, не восстановлена, ибо эта женщина умеет прятать боль за маской счастья и беззаботности.

Благо, Хана знает, как ей в этом помочь.

Кстати говоря о ней. Девушка тщательно готовится к экзаменам, почти не вылезает из учебников, пересматривает по нескольку раз билеты, повторяет их. Я узнал, что она в своем классе выбилась в отличники в этом году, хотя ранее довольствовалась тем, что была хорошисткой. Бывало, она приходила ко мне или я к ней, и мы вместе занимались допоздна. Тогда я непроизвольно засыпал у стола в её комнате, а наутро я заставал её спящей или в ванной комнате.

Я понимал, что с каждым разом влюбляюсь в неё все больше. Даже если это не взаимно, я упивался тем, что люблю её, что могу быть рядом с ней, слушать её игру, играть ей в ответ; ощущать на своей коже её прикосновения, теплое дыхание; смотреть в её манящие глаза и видеть тайный мир её души. Все это было огромным фрагментом картины под названием «счастье».