Страница 10 из 21
В ответ Василь махнул рукою, типа: «Сиди» и сам проделал всю работу, к тому же разобравшись, как им открыть наружу люк.
В наставшей тишине они выбрались наружу и сели на край у дисколёта, свесив ноги. «Бандура» шлёпнулась между деревьев, подрав стволы и наломав деревьев сучья.
– Здрассьте! Приехали!.. – иронизировал, спустившись вниз Андрей. – Что жрать-то будем? Я, кажется, ещё не закусил.
Где-то – неизвестно где, догорал их костерчик; у камушка стояла фляжка с спиртом; стыла каша в армейском котелке; и запеченный по-таежному хариус ещё распространялся ароматом и ждал обёрнутый от мошкары пакетом.
…Подполковник Владимир Шпак с высоты шестисот метров на скорости четыреста километров в час из кабины МИГ-23 рассматривал типичный несущийся под ним пейзаж: излучины реки, болота, топи и между ними – полосы тайги. Здесь не было уже холмов, как на аэродроме: холмы на западе переходили в цепь Урала, а здесь была уже равнина. Каких-то меньше сотни километров – и всё по-другому. Места красивые. Где такое увидишь? Хотя, – опять подумал летчик Шпак, многое где пришлось повидать: и пустыни, и Камчатку и даже Чехословакию. Но под старость Владимир Станиславович впадал в сентиментальность: вот он уйдет на пенсию, и где же жить? Придется уезжать. Военный город не для пенсионеров. Родина, Херсонские степи красивы только по весне. А здесь – красота, круглый год. А рыба здесь… А ягоды, грибы, охота…
Подполковник одернул себя, что отвлекся он от задания, сосредоточившись на экране локатора целей и делая попеременно взгляды вперёд, влево, затем вправо. Хоть высоту держал автопилот, но указатель радиовысоты не ускользал из поля зрения. Внизу проносилась тайга: деревья, деревья, болотца, кустарник. И что ты рассмотришь на этакой бешеной скорости?.. Нет, если радар уж не видит – глаза напрягать.
За подполковником и на двести метров повыше летел ведомый – молодой капитан Кузнецов. Он тоже смотрел на монитор бортовой радиолокационной станции. Но цели, на которую их наводили с командного пункта, уже не было. Она минуты три назад мелькала. Но исчезла.
– Шестьсот первый, – в наушниках гарнитуры услышал свой позывной Шпак, – Доложите обстановку! Низколетящую цель видите? – С командного пункта запрашивал офицер боевого управления капитан Чикенёв. На его мониторе с кругового локатора читалась лишь пустая картинка.
– Цель не обнаружена. Ничего нет! – доложил подполковник.
Чикенёв сидел перед экраном, на котором с радара, вращающегося со скоростью десять оборотов в минуту, отображалась информация о воздушной обстановке в радиусе двухсот километров. На круглом «очке» были нарисованы и полосы трасс, по которым летают гражданские самолёты, и обозначены вертолётные площадки нефтяников. Все они находились совсем не в том месте, где ещё десять минут назад то появлялась, то исчезала белая точка. Чикенёв ещё раз просмотрел поданные на сегодняшний день заявки о полётах малой авиации: все были выполнены. Сняв с правого уха наушник, он взял с пульта «сороку» и, нажав кнопку, спокойным тоном произнёс:
– «Марс», «Тиратрону»!
– Отвечаю, начальник смены, старший лейтенант Зырянов.
– Никитич, запросчик государственного опознавания у нас исправен?..
– Так точно! – ответил дежурный офицер поста радиотехнического обеспечения полётов.
Алексею Чикенёву хотелось ещё что-то спросить, но слишком много проблем крутилось в голове: Куда исчезла цель? Что это было? А главное, чем он отчитается за поднятое по его команде дежурное звено?
– Благодарю, «Марс», до связи! – сказал капитан, повесил «сороку» на место, поправил наушник и запросил по связи Кузнецова:
– Полсотни два, ответьте! Полсотни два….
– Отвечаю! Полсотни два, – прогремел в наушниках голос лётчика.
– Полсотни два, займите высоту тысяча метров!
– Полсотни два. Понял. Занимаю тысячу метров.
– Шестьсот первый…
– Отвечаю, шестьсот первый!
– Шестьсот первый! Высота шестьсот метров.
– Шестьсот первый. Понял. Есть шестьсот метров.
– Шестьсот первый. Разворот на курс сто шестьдесят градусов. Просмотрите местность!
– Шестьсот первый. Понял. Выполняю разворот на курс сто шестьдесят градусов, просмотреть местность.
– Полсотни два. Разворот на курс сто шестьдесят градусов. Ещё раз просмотрите местность!
– Полсотни два. Выполняю разворот на курс сто шестьдесят градусов. Просмотреть местность.
Владимир Александрович Шпак вел машину, погруженный в не столь приятные воспоминанья о том злосчастном мае восемьдесят седьмого года и о том, что случилось потом.
Ничто беды не предвещало. В стране шла перестройка. Вот разрешили людям торговать и что-то самим делать, к примеру, шить, потом варить и жарить пирожки, и даже открывать свои кафе. И разрешили говорить о демократии и о какой-то там свободе слова.
И девушки одели мини-юбки. Страна вырывалась наружу из плена, в котором была у себя с двадцатых годов. И в ней обнаружилось вдруг, что пока весь советский народ строил свой Коммунизм в труднейшей борьбе в окруженье врагов, другой мир – просто жил.
Увидели все, что после работы (пока ещё в душных видеосалонах без кондиционеров, что после работы итальянец или немец не становился в очередь за колбасой, а шел там в ПАБ – если он англичанин, или в кафе – если он итальянец, чтобы поесть и скоротать свое время. Он там мог познакомиться с девушкой, потом, легко купив презерватив (которых в советской стране почти не было), направиться к себе или к ней в гости.
Там люди зарабатывали деньги, летали на вертолетах и самолетах. И мог, например, инженер купить самолётик себе на зарплату. И чей-то отпрыск несовершеннолетний – Матиас Руст сел в такой самолетик, влетел в СССР и приземлился на Красной Площади.
Последствия были. Понижение в звании, увольнение, кого-то лишали наград, пускали на пенсию, но не лишали её. Обошлось без расстрелов. Отрадно одно: что люди отвыкли уже убивать и приказа сбить эту низколетящую пакость с почти что ребенком отдано не было. Никто не подумал, что может случиться такая вот, блин, провокация.
И началось.
И истребительную авиацию всего Советского Союза замучили проверками по перехватам низколетящих, а самое страшное – очень медленных целей.
Шпак помнил каждый из этих полетов, особенно третий, когда уж расслабился. И всё б ничего, но Миг-23 на форсаже почти вдвое быстрее звука. Он – самолёт с изменяемой геометрией крыла, но на скорости у земли в четыреста километров в час, как раз на той скорости, на которой только и можно начинать вести поиск низколетящей цели, дрожал от начала срыва потоков.
Сконструированный в том числе и для перехватов крылатых ракет никак не мог унизиться до скорости автомобиля на трассе Формулы-1. Четыреста – вот его нижний предел: почти посадочная скорость. Меньше, конечно, и особенно в жару – нельзя! Но денешься куда!? Казахстан. Тридцать шесть градусов Цельсия у земли. Полеты не отменяли. Сорвался поток. Самолет закрутило. Движок захлебнулся, помпаж, и серией «Тра-та-та-та-та» повыплевывал лопатки и компрессора и турбины. Плоский штопор.
Машина кувыркается игрушкой. Последний взгляд перед собой – и только когда фонарь кабины повернулся к небу, тогда ещё майор Шпак что есть силы дернул две ручки. Те две десятые доли секунды ему до сих пор ещё снятся. Уж очень медленно фонарь поднимается с места. И его ведь ничто не срывает! Поток не набегает, и может даже прижать стекло к фюзеляжу. Но это так кажется. Пиропатроны справляются. И только стекло ушло с поля зрения, он сразу теряет сознание от перегрузки.
И парашют успел наполниться и полностью раскрыться. Глаза от колючек пустынной степи спас шлем со стеклом. Он этим стеклом раздавил паука…
А сейчас Шпак выполнил разворот и думал о том, что ему, давно уж дослужившемуся до пенсии, уж нечего терять. И оттого он полностью отдался красоте полёта: погожий ясный летний вечер; солнце блестит в глади озёр и болот, тайга начинает готовится к осени, меняя цвет с зеленого кой-где уже на желтый.