Сохрани мое сердце

Кони спали. Сопели, пофыркивали во сне, пахли теплом и конями. Сквозь узкие оконца пробивался серый лунный свет, почти неотличимый от темноты, так что пришлось искать свободный денник и ясли наощупь. Это было просто — откуда не сопело, там и свободно.

Ха, подумал Логейн, нащупывая край яслей и ворох мягкого сена, давненько я не спал на конюшне. А зря. Запах-то, запах! И никаких орлейцев, дери их сворой!..

На всякий случай он ощупал стожок, мало ли, какие вилы прячутся в сене. Тейрн Гварен, выбегающий из конюшни с вилами в заднице, да на королевскую свадьбу — это похлеще, чем подстреленный на утиной охоте Хоу.

Вил, лопат, спящих конюхов и прочих крыс в стожке не было. Кажется, не было… или?..

Логейн еще раз дотронулся до чего-то мягкого, тряпичного. Прислушался — но за конским сопением хрен поймешь, дышит оно или не дышит. Может, мешок какой?

Не мешок, оборвал сам себя, мешки не бывают такими… м…

— Благородные леди, — задумчиво сообщили ему, — в подобной ситуации обязаны завизжать и упасть в обморок. Или вызвать на поединок? Нет, это кажется, должны лорды... А я вот не умею в обморок. Но вы меня задушите так, дя... то есть, тейрн Логейн. У меня же шея тонкая.

Вот дерьмо, подумал Логейн. Почему-то ничего больше в голову не пришло. Зато руку он отдернул сразу, слишком было странно понимать, что вот это мягкое, теплое, с грудным нежным голосом — дочь лучшего друга. Ну да, ей уже семнадцать, или восемнадцать. Совсем взрослая. А прошлую партию в шахматы так и не закончили.

— Благородные леди танцуют с орлейскими шпи… кавалерами, а не прячутся по конюшням, — ответил он, пытаясь понять: если даже конюшня занята, куда ж деваться никому нахрен не нужному герою войны с Орлеем?

— Танцевать скучно, кавалеры липкие и скользкие, — виновато вздохнула Дани. — И вообще, там почему-то тянет гнилью, простите, я грублю...

Поднялась на ноги. Старательно отряхнула соломинки.

— Вы тоже сюда — от праздника, да?.. Давайте вместе посидим, можно? Я не буду мешать, помолчу.

Милая девочка, вежливая, подумал Логейн. Посидит она рядом. В конюшне. С мужчиной наедине. Дерьмо! Почему-то вспомнилось, как Дани танцевала сегодня с тем орлейцем, Серым. Логейн сам не танцевал, не умел он, и учиться не желал, даже Мерику, великому и ужасному дрессировщику диких героев, не удалось его заставить. Хорошо танцевала, и платье у нее хорошее, только грудь слишком открыта. Эта орлейская мода — дерьмо. А грудь хороша, маленькая, в ладонь уместится, и торчит этак…

О чем ты думаешь, старый пень? Она младше твоей дочери! Ну-ка, верни девочку отцу, пока он там с ума не сошел!

— Ладно. Здесь, по крайней мере, гнилью не пахнет. — Логейн сам не понял, почему сказал то, что сказал, но отступать было поздно. — Что, прямо все липкие?

— Ага, – кивнула Дани, щекотнула волосами руку: длинные волосы и распущены, а не закручены по орлейски.

Плюхнулась обратно, в сено, и за руку его потянула — рядом сесть.

— А кто нет, те с праздника сбежали. Вот как папа с дядей Рендоном — к наливке.

Вот чего не хватало на королевской свадьбе, так это наливки! И нализавшейся этой наливки рыжей девчонки. Ей десять лет назад хватило одного глотка, упрямице этакой, чтобы окосеть и уснуть у него на руках, не дослушавши сказку.

— И не позвали раненого героя, предатели, — вздохнул он и с удивлением понял, что уже сидит рядом с девочкой и держится за дурацкую бутылку, не зная, куда ее приткнуть.

— А вас искали, только вы раньше ушли, — объяснила Дани.

Склонила голову набок. Посмотрела на него искоса. Улыбнулась ясно и  чуть безумно.

И щекой о его плечо потерлась. Как обычно дома делала.

Бутылка вспотела. Или ладони.

Лунная темнота вдруг стала полумраком, и в этом полумраке отчетливо запахло кислыми яблоками, старческой дурью и чем-то давно позабытым, летним и солнечным. Браконьерским луком за спиной, быть может. Молодостью.

— Благородная леди разделит со старым солдатом это дерь… простите, леди, это изысканное вино? — спросил он, отгораживаясь от нее бутылкой и отодвигаясь на приличное расстояние.

Дерьмо. Она не в том возрасте, чтобы ластиться к дядюшке ради сказки! А дядюшка не в том возрасте, чтобы думать о девочке… о юной леди… как о юной леди, да. Именно. Очень юной дочери друга.

Очень, очень юная дочь старого друга облизнула губы.

И пожала плечами.

— Если оно не очень крепкое. А то я засну, наверное. Как дома, да?

Горячие пальцы коснулись его ладони, сжимающей бутылку. Логейн дрогнул. Перед легионом шевалье — не дрогнул, а тут… Он героически удержался от того, чтобы перехватить эти горячие пальцы и проверить, вправду ли они пахнут кислыми яблоками.

— Увы, бокалов предложить не могу… — «А отнести спящую отцу? С объяснением: видишь ли, Брайс, я тут напоил твою дочь в конюшне, а она взяла и уснула. У меня на руках». — Запамятовал. Старость, видите ли, юная леди, не радость. А вам стоит вернуться к этому, как его, Дункану. Очень милый молодой человек, хоть и орлеец. Вы прекрасно смотритесь вместе, это ваше розовое платье…

Обиделась.

Ресницами захлопала, и руку его сжала сильнее.