Страница 18 из 38
Роберт был так горд оказанным доверием, так рад первому взрослому заданию! Но всё-таки разбил плафон.
Он начал усиленно готовиться к вступительным испытаниям; для приемной комиссии нужно было нарисовать пять разных картин, каждую - за определенное время: отдельно голову модели и обнаженную натуру карандашом и маслом, а также произвольную композицию в цвете. Роберт сроднился с папкой альбомных листов - в любую свободную минуту он доставал её и делал наброски. Он рисовал маму, сестренку, случайных попутчиков в автобусе, Маргариту - девчонка даже стала обижаться на него за это:
- Раньше мы с тобой хоть общались, а сейчас я только и слышу шорох твоего карандаша...
- У меня скоро экзамены, понимаешь. Мне очень важно поступить в Академию Искусств!
- Важнее, чем я?
Как-то незаметно случилось то, о чем говорила Евдокия: тепличную детскую любовь сквозь щели в парнике продуло морозным сквозняком взрослой жизни - она простудилась и увяла.
Пять месяцев Роберт ходил на подготовительные курсы. Между занятиями он съедал песочный коржик, который заворачивала ему на перекус мама, выпивал бутылку синтетического молока и в оставшиеся минуты перерыва бродил по огромному зданию Академии, благоговейно заглядывая в стылые просторные пустые аудитории. Гордо взирали на воровато проскальзывающего в двери юношу совершенные и бесстрастные гипсовые головы, установленные на кафедрах. Пощелкивало под высоким потолком эхо его осторожных шагов по паркету. Иногда Роберту удавалось ненадолго представить себя студентом - посидеть на отполированной тысячами брюк деревянной скамье в учебной мастерской под пристальным взглядом какой-нибудь статуи.
Если случалось ему встретить в длинных гулких коридорах Академии кучку припозднившихся ребят - занятия для слушателей курсов начинались вечером, когда учащиеся уже успевали разойтись - Роберт провожал завистливыми взглядами "небожителей", сдавших вступительные экзамены и потому имеющих полное право ходить по этим коридорам и аудиториям не гостями, а хозяевами... Разговоры и смех удаляющихся студентов тонули, как в колодце, под сводами старинного здания. Из экономии по вечерам вахтерши выключали в некоторых помещениях свет, и белые колонны в залах, словно стройные ноги утопленниц, выступали из мрака холодными лунными пятнами.
В художественном корпусе Академии была парадная лестница с большими, высотой в два робертовых роста, окнами. На широком подоконнике могли усесться одновременно шесть-восемь человек.
Здесь Роберт и познакомился с Лизой.
Перерыв подходил к концу, на лестнице уже никого не осталось, только висел в воздухе, вился над ступеньками как разбуженное привидение табачный дым, голубеющий в свете тихо гудящих ламп.
Забравшись на подоконник с ногами, на фоне крепко заваренной ночи за бликующими стеклами сидела девчонка.
Неухоженные волосы, разделенные пробором, когда-то окрашенные в рыжий, отросли уже на половину, собственный цвет их был русый.
Девчонка, время от времени поправляя смешные квадратные очки, на весу увлеченно писала что-то в блокнот.
Она, казалось, не замечала Роберта, и он решил заявить о себе:
- Привет.
- Погоди, фразу допишу, - отозвалась девчонка, не отрываясь от своего занятия.
С минуту Роберт разглядывал её, пока она строчила. Серый свитер с горлышком. Старые джинсы. Кроссовки. Никакой косметики.
- Меня зовут Лиса, - сказала она наконец, положив блокнот на подоконник.
- Прямо так и зовут?
- Да. В мировом текстовом пространстве. На самом деле я, конечно, Лиза, но имя не люблю. Там, где я больше всего провожу времени, меня знают как Лису. Этого достаточно.
Девчонка сидела на подоконнике, обнимая одну коленку, и внимательно смотрела на Роберта. Лоб прыщавый, но красивый, выпуклый, высокий.
- Ты писатель?
- Поэтесса. Абитуриентка литературного факультета Академии.
- Это корпус художников. Ваш - соседний.
- Я знаю, но мне нравится писать здесь. Там моему вдохновению тесно, слишком низкие потолки, не хватает пространства для полета. И я прихожу сюда.
- Ты пишешь стихи?
- Нет. Сейчас - очередное литературоведческое сочинение. "Трагедия творца" по текстам рок-поэта Александра Башлачева. Он великий, знаешь... Я так ему завидую! Несмотря на то, что он умер. У него прямо титаническая сила в каждой строке; кажется, возьмёшь такую строку, точно стальной меч, выйдешь с нею в руках один в поле против рати, и победишь. Если бы взаправду существовал Сатана, с которым можно было бы заключить договор, я бы сто процентов заключила. Я бы сказала ему: я согласна умереть раньше положенного мне срока, хоть на двадцать лет, хоть на десять, хоть вообще через год, только дай мне на это короткое время подержать в своих руках, как яблоко, настоящий сильный талант, такой, чтобы он пронзал пространство и время, видел насквозь все вещи, возводил хрустальные башни букв, взращивал сады весенние на белой как снег бумаге...
Роберт подумал, что Лиса немного "ку-ку", но это его не оттолкнуло.
- А ты художник?
- Ну, можно и так сказать. Собираюсь поступать.
- Первый год?
Вопрос немного смутил Роберта.