Страница 45 из 51
И всё это рухнуло, рассыпалось в прах, когда пришла странная любовь. Сергей даже не мог припомнить, как именно он познакомился с Яковом Михайловичем. Яшей… Тот возник в его жизни. Наверно, они встретились в театре после репетиции.
Яков Михайлович был уже немолод, но казался моложе своих лет. Импозантность и достоинство отличали его. Большая, с годами отяжелевшая фигура, красивая седина, благородные черты лица и удивительно бархатный низкий голос. Яков умел расположить к себе, в компании всегда становился центром внимания и душой общества, а Сергей был застенчив. Он вообще редко проводил время вместе с друзьями, стыдился всего того, чего у него не было. Нет, не завидовал, а именно стыдился. И жизнь его ограничивалась домом и балетным классом. Даже больше балетным классом — дома он только ночевал.
У Якова Михайловича было всё. Машина, квартира, связи в мире бизнеса, но больше — в мире спорта. Как-то сразу и неожиданно Сергей оказался втянут в другую незнакомую, манкую жизнь, оглушен, подавлен, изумлен доступностью всего, что раньше казалось ему недосягаемым.
Яков делал подарки, покупал одежду, но это выглядело необидно, не оскорбляло гордости. Дома Сергей не рассказывал о своём новом друге. Он ещё больше замкнулся и отдалился от родителей, особенно от отца, который и раньше не приветствовал его будущей профессии.
«А если он сломает ногу, что тогда?» — спрашивал отец и недовольно крутил головой, когда мать с гордостью рассказывала об очередном успехе сына. «Будет без куска хлеба, лучше бы не отрывался от простого», — мрачно пророчествовал отец. Сам он работал шофёром, за свою жизнь много раз переменил место: был и водителем автобуса, и такси, работал в охране и на перевозке грузов, на стройке, и дальнобойщиком. Только одно оставалось неизменным — вот уже сорок лет он не выпускал из рук баранку руля, имел все водительские категории — не было машины, которую он не смог бы подчинить себе.
Танцы, театральные костюмы, грим, совершенно другой образ жизни казались отцу диким и непонятным. Он презрительно смотрел на «балетную» фигуру сына, смеялся над тем, как Сергей ограничивал себя в еде, чтобы не набрать вес, осуждал постоянные тренировки тела и мытьё в душе.
Из-за балета отец и мать часто ссорились, отец так и не был ни на одном спектакле с участием сына, а когда узнал о его связи с Яковом, то на удивление спокойно заявил, что всегда этого ждал от того, «кто выставляет напоказ задницу и мажется красками-косметиками, как баба». Он не возмущался, не пытался удержать, просто предупредил Сергея, что «не потерпит в доме пидора», и предложил выбирать — семья или любовник.
Сергей ушел из дома, потом бросил и училище. Перед самым выпускным. До этого он уже стал пропускать занятия, волна первой влюбленности захлестнула его. Он переехал на квартиру, которую снял Яков Михайлович. Это было так удивительно! Дорогая обстановка, полная свобода тратить деньги, всеобщее восхищение. Яков уговорил Сергея уйти в спорт, в легкую атлетику. И снова тренировки, казалось, всё получится, но танец на спорт поменять не вышло. А шанс, так легко данный судьбой, окончи Сергей академию, ускользнул.
Сергей не сожалел. Да и о чём было, когда всё рисовалось в новом свете. Весь мир! Пока однажды не раскрылось, что у Яши есть постоянный друг и они живут семьёй.
Новость эта как гром среди ясного неба обрушилась на Сергея. Он даже осознать не успел. И ведь простил бы, как прощал Якову странные просьбы быть любезным с многочисленными друзьями, поездки на дачу, разнузданные оттяжки Яшиной компании. Подиум. То, о чем Сергей не хотел вспоминать, открещивался, заталкивал глубоко, а оно вылезало и вылезало. И все-таки Сергей все еще верил в любовь. Макса жалко — с ним уже не верил, не смог. Хотел! Пытался. Максим много сделал для Сергея, да чего там, не выжить было бы, когда Залесский оказался на улице, без средств к существованию и без работы.
Тут его и подхватил бы и вобрал в себя особый мир, о котором большинство людей предпочитают не знать. Тот мир, о котором говорят с нехорошей улыбкой или широко раскрыв глаза от возмущения. В этом боятся испачкаться и всегда ненавидят.
Этот мир — каста, он закрыт для посторонних, в нём есть и высшие ступени, и клоака, он строго иерархичен и подчинен одному — альтернативному образу жизни. В нём свои законы и представления о красоте, любви, дружбе, деловом партнерстве. Многие сильные мира сего открыто признают свою принадлежность к этому кругу, они там, высоко на Олимпе. Другие служат им, ползают у подножия. Не вывернуться было бы Сергею без Макса.
Нет, Залесский бы не погиб, раздавленный колесом Фортуны. Он был молод, красив, неопытен и представлял собой замечательный «товар». Сведущие в подобной торговле люди сейчас же подобрали бы его, и Сергей пошел бы по рукам. Он стал бы циничен, жесток, любовь пересчитал на баксы и евро. Он пробился бы наверх, как и хотела его мать, но только не там, не в том мире, где она жила в нищете.
Он вплотную подошел к тому, чтобы «сесть на иглу», но остановился, последнего шага не сделал глубоко внутри оставалось чистое, нерастраченное, сокрытый свет. В Сергее всё ещё жил танец. Залесский тосковал по балету и, ни на что не рассчитывая, просто для себя вставал к палке и до изнеможения тренировался, возвращал себе прежнюю гибкость и владение балетной техникой.
Максим встал между Залесским и враждебным миром, оберегал и защищал. Взамен хотел любви, но Сергей ничего не мог дать. Все в нем выгорело, растратилось или застыло. Кроме стремления к танцу. А Макс был рядом. Может, и не получалось любви, но дружба-то была!
Залесский мечтал о театре, знал, что и теперь это может быть реально — иначе, чем по окончании училища, но реально. А Максим не отставал, убеждал и подталкивал к действию. Да, возможно и выгоду преследовал, так тратили же вместе. В обидах Сергея все-таки ревность рулила, в оба уха нашептывала, первой скрипкой разливалась. Позволяя себя любить, Сергей требовал верности. А Макс её не соблюдал, еще и махинацию с квартирой провернул. Пусть и в пользу Залесского, так ведь не спросил, умнее всех, юрист хренов. Тогда надолго разошлись, Сергей думал — совсем, но нет, Максим опять нашел его и потащил в танец. Через год Сергей поступил в балетный коллектив Ефима Манфея.
Слава пришла к Залесскому сразу. И опять он жил как в тумане, всецело отдаваясь своей мечте. В любовь он больше не верил, но у него был друг, с которым Сергей мог создать хотя бы видимость любви. Главной же любовью стал театр. Необычные постановки, смешение балета и пластики, которое перечёркивало все классические нормы, труд до седьмого пота, перегрузки и напряжение. Но потом свет рампы, слепящие софиты, затаённое дыхание зрительного зала, овации, цветы, слава.
Восхищение публики сторицей окупало все трудности. Сергею казалось, что он достиг своей мечты, что именно к этому и стремился.
Гастроли по всему миру на некоторое время вообще стёрли из мыслей Сергея его родной Питер. Он не скучал по городу, да и некогда было.
О родных, особенно об отце, он старался не думать. Но слова, сказанные невзначай, оказались пророческими — Сергей сломал ногу на репетиции, он серьёзно повредил колено и вынужден был надолго отказаться от танца. Конечно, травмы случаются у танцовщиков любого репертуара, можно просто идти по улице, упасть на ровном месте и поломаться. И всё-таки дыма без огня не случается — в коллективе Ефима Манфея травматизм был высокий. Именно потому, что новации, которые так нравились публике, обеспечивали зрелищность без особой заботы о безопасности. Смешение балета и гимнастики давало замечательный сценический эффект, но ставило под угрозу людей, так как превышало технические возможности танцовщиков. Как делать то, что требовал Манфей, в балетных классах не учили. И, наверно, вообще нигде не учили. Если у человека хватало смелости и умения, он выходил невредимым, но стоило один раз оступиться, в прямом смысле этого слова, и можно было проститься с профессией.