Страница 96 из 100
Она была не такой, как ему рассказали. В этой молодой женщине были ум, честь и воля, каких он не встречал у знатнейших и богатейших девиц. Она была верна мужу и поначалу только смеялась над его признаниями в любви, но за порог не выгоняла. Слишком долго в её доме не было гостей, слишком долго. А он не настаивал. Ему нравился её смех. Он рассказывал ей смешные и красивые истории, не забывая вслух восхищаться ею. А она была достойна восхищения. Они разговаривали обо всём на свете и ни о чём, и эти осенние дни были для него слаще майского меда, и согревали её душу, уставшую от ожидания и одиночества.
Вот и сейчас, облака за окнами сгущались, превращая день в сумерки, а они сидели за одним столом, и им было тепло. Он снова заговорил о том, как его восхищает её красота. Он говорил, что впервые за всю жизнь обрёл желание и надежду остаться жить на одном месте. Если только она позволит, он обещал остаться с ней навсегда. Он обещал быть ей верным слугой и защитником. Но её глаза погрустнели, когда она вспомнила об уехавшем муже. Где-то он сейчас? Он понял, о чём она думает, и снова запел.
Он не пел так никогда в жизни, ни до, ни после этого дня. В эту песню он вложил всё своё сердце, желая только одного: подарить его своей возлюбленной. Его песня была нежна и прекрасна, в ней не было требовательности, только лишь пылкость любящего сердца. Слёзы потекли из её глаз, настолько тронула её песня сказителя. Её сердце рвалось от жалости и нежности, собственный дом казался ей клеткой. Весь этот мир, от холодной осенней земли до серого неба казался западнёй. Только его пеня была живой, звучащей и переливающейся в мертвенной тишине. И она всё бы отдала за то, чтобы так пел её муж, чтобы он так смотрел на неё, с таким трепетом и восхищением касался ее рук. Он был рядом в этой клетке между землей и небом. Его тепло обвивало её, а песня, казалось, дарила крылья. Она подошла к нему ближе. Потом сделала ещё шаг. Он смотрел прямо в её глаза, и песня, подаренная им, казалось, требовала ответного дара, пусть даже он будет единственным и последним. Она почувствовала его дыхание на своей коже, и позволила поцелую ответить на песню сердца.
Время в пути всегда летит незаметно. За поворотом следует поворот, поля и леса сменяют друг друга. Но, возможно, шаман из того степного стойбища был прав, и дома его ждёт сокровище, гораздо более ценное, чем все дороги мира. Он вспоминал о жене и впервые за эти годы почувствовал, как соскучился по их прежней жизни, когда они были всё время вместе. Вот мелькнули межевые деревья, окружавшие их деревню. Быть может, им пора подумать о детях. У них будут чудесные лучистые глаза, как у неё, и его ловкость. Он научит их охотиться и ездить верхом, а потом, возможно, они тоже захотят попробовать ветер на вкус. А дочери, наверняка, захотят остаться с матерью, и ей будет не так одиноко дома, пока он с сыновьями будет странствовать, чтобы бросить весь мир к её ногам. Он подъехал к их дому, поёжившись от внезапно налетевшего ледяного ветра, и спешился.
Шаг к родной двери, другой. Сердце радостно замирает в груди, он открывает дверь, впуская морозный ветер, преследующий его по пятам, заходит в дом. Первое, что он увидел, двое, слившиеся в поцелуе. Ему даже показалось, что это призрак, видение, что это он сам, только что вернувшийся из дальних странствий, целует жену. Секунда ушла на то, чтобы понять — это не он. Другой. Другой мужчина держал её в объятиях. Другой мужчина целовал его жену, и всё в слиянии двух силуэтов говорило о согласии.
Она вздрогнула от прикосновения холодного ветра и оглянулась на дверь. В дверях стоял он. Тот, кого она звала всем сердцем последние дни, тот, в разлуке с кем она тосковала уже больше трех месяцев. Тот, чью жизнь и кровь она носила под сердцем. И он только что видел, как она целовала другого.
Бешеная ярость полыхала в его глазах. Ярость, боль и осуждение. И смерть смеялась за его плечом.
Она пошатнулась, чувствуя, как пол уходит из под ног.
Он ожёг её ненавидящим взглядом и хлопнул дверью, вылетев прочь.
Сказитель поддержал её. Он был растерян, он совсем не понимал, что произошло. Никто, никто в мире не мог понять тех безмолвных бесед, что вели они между собою. С самого детства им хватало одного взгляда, чтобы сказать то, что другие обсуждали часами. Но это уже не имело значения. Она теряла его. Теряла смысл своей жизни, своего мужа и отца нерожденного ещё ребенка. Взяв себя в руки, она освободилась из чужих объятий и кинулась в лес.
Она бежала изо всех сил. След не петлял. Он просто мчался, куда глаза глядят, насколько это было возможно в лесу. Только вот он был верхом, а она — нет. Она бежала, а впереди мелькали копыта, и лес летел мимо неё, рассыпаясь рыжими осенними листьями и тёмным бурьяном. Она бежала, даже когда поняла, что силуэт всадника лишь чудится ей, что он давно уже гораздо дальше, чем она может видеть. Она бежала за цепочкой его следов, пока не осталось сил. Тогда она упала. На колени, на холодную темнеющую землю под пёстрым покрывалом листьев.
Её глаза остановились. Всё её существо билось в агонии разрывающейся нити. Она стояла на коленях, хрупкая и одинокая женщина посреди векового леса. А следы уносили его всё дальше и дальше. Но ещё дальше уводила его ярость и боль, боль предательства. Она не успела, не смогла объяснить, что это было не так. Она не смогла его остановить, не смогла его догнать, не смогла остановить. Она не смогла. Не смогла. Чувствуя, как рвётся связывающая их нить, она уже знала, что это конец. И костяной кинжал, так хорошо режущий нити, сам лёг ей в ладонь, оборвав нити двух жизней.