Разлуки и встречи

Они бежали так быстро, как только могли. Портал вывел их в чистое поле. Впереди тёмным частоколом поднимались горы. Вдалеке за их спинами блестела полоска воды, однако с такого расстояния было невозможно определить: река это, озеро или берег моря. Им нужно было двигаться, даже оставаться на этой планете было опасно, но на создание нового портала у них не было ни сил, ни умения. Поэтому они решили скрыться в горах. И теперь они бежали по покрытому серым мхом полю, перепрыгивая или обегая подозрительные красные пятна, то и дело попадавшиеся им на пути.

Хотелось упасть и спать. Их тела были измучены трансформацией, но нужно было бежать. Каждый шаг, каждая секунда дарили им надежду на жизнь. Медленно приближались к ним горы и их острые чёрные силуэты в эти минуты были для них родней и желанней богатейших дворцов системы. Впрочем, именно из них они и сбежали.

Но вот впереди вспыхнула яркая точка открывающегося портала. Чуть погодя, из него начали выходить Стражи. Сердца обоих замерли — дороги вперёд для них больше не было. Они резко свернули и побежали обратно, надеясь найти спасение в воде. Как загнанные звери, мчались они по сухому шелестящему полю, чувствуя, как всё внутри холодеет от ужасного ощущения, что по другую сторону их марша открывается портал, пропуская на планету разозлённых жрецов. И предчувствие их не обмануло.

Они оказались между двух огней. Стражи уже обнаружили их присутствие и приближались, как и группа жрецов. И пощады не приходилось ждать ни от тех, ни от других. Если первыми их схватят жрецы, то будут долго пытать, в надежде узнать как можно больше о Фарайне и воине, так дерзко вторгшемся в Изнай. Они будут искать заговор и не успокоятся, пока его не найдут. С другой стороны, если Стражи заберут их себе, их ожидает один путь — в лаборатории. И кто знает, чем они станут, к тому времени, как Конклав удовлетворит своё любопытство. В любом случае, смерть стала бы для них самым лёгким выходом.

Дракон старался изо всех сил, Ярр нещадно опустошал собственное тело, делясь с ним энергией, но всё равно им казалось, что они еле ползут по исчерченной звёздами чёрной пустыне космоса.

Они должны были успеть.

Ярр был уверен, что Селия попытается помешать им. Её не волновало, что они никогда не вернулись бы на Фарайн по своей воле. Близнецы несли в себе угрозу Фарайну, значит, они должны быть уничтожены. Наверняка точно также думали Архонт и Конклав. Впервые он осознал, насколько они похожи, а ведь воин сразу почувствовал знакомые манипуляции, но они тогда не обратили на это должного внимания. Ярр раньше так не думал, но теперь в его голове упорно крутилась мысль о том, что население Фарайна особо не отличалось в этом от своих повелителей. Он не помнил, чтобы кто-то протестовал. Создавались комиссии и советы, на которых обсуждались и решались вопросы. И узкий круг лиц, которые туда входили, почти не менялся. Но всех это устраивало. То есть где-то на уровне соседских разговоров могли проскочить фразы неодобрения, но в целом… Никто не был против, когда Конклав отбирал юношей и девушек для своих опытов. Никто не был против, когда в школу воинов забирали всех мальчиков, потом отбраковывая негодных. Никто не был против бесконечной войны с найями, хотя уже давно никто не мог вспомнить причину этой войны. Это тихое согласие жило на планете. И теперь он чувствовал его смрадное дыхание. Это не Архонт приказал убить родителей его друга, это вся планета убила двух своих людей, произведших на свет опасную игрушку и отказавшихся дать её уничтожить.

Ярр почувствовал короткий укол в сердце, как будто оборвалась невидимая струна, соединявшая его с Фарайном. И та его часть, которая подверглась изменениям в лабораториях, говорила ему, что так правильно, так и должно быть.

Между тем, они приближались к планете. Ярр помнил её характеристики из общего справочника: пустынная, не заселена, особо полезных веществ нет, так что никаких отрядов и поселений на ней нет. Магический фон отсутствует, поверхность стабильна и, в принципе, пригодна для существования. Ядов в атмосфере нет.

Однако подлетев ближе они наткнулись на неожиданное препятствие, что-то вроде невидимого щита возникло перед ними, и дракон не мог его преодолеть. Он буквально распластался по щиту, кусал его, грыз, плевал в него огнём, с каждым разом повышая температуру пламени, но всё было бесполезно. Ярр воззвал к силе ветра, но откуда-то изнутри ему пришёл неожиданный ответ. Голос Фара сказал только два слова: «Так суждено». И Ярр почувствовал, как из его глаз потекли слезы. Первые слезы за всю его жизнь с тех пор, как он покинул лаборатории, слезы бессилия. Дракон начал негромко подвывать. Эти печальные звуки и неровное дыхание Ярра было единственным, что они слышали. Где-то далеко под ними на этой планете были их друзья, а они ничем не могли помочь. Ярр пытался разозлиться: на себя, на Фара, на судьбу, но у него ничего не выходило. Это было предрешено. Может быть, когда-то, в самом начале, родители мальчика могли бы остаться в живых, Конклав мог бы отказаться от своих честолюбивых идей, и тогда, возможно, этого можно было бы избежать. Но не теперь.

На поверхности планеты зажглась белая искорка. Она росла, превращаясь в огромную, невероятную вспышку силы. Свет почти слепил, Ярру даже пришлось зажмуриться, но и через опущенные веки он видел вихрящиеся языки пламени, ударившие в щит изнутри.

Враги подступали. Они встали спина к спине. Жрица смотрела на приближающихся Стражей, а он на неспешно подходящих жрецов. Первые атаки начались как только преследователи смогли чётко видеть лица беглецов. Но они просто выставили щит и поддерживали его общей силой. Преследователям нужно было подойти вплотную, чтобы нанести им какой-либо вред, и они шли, медленно, ожидая контратаки от близнецов. А они не атаковали. Усталость и безнадежность сковали их. Всю свою жизнь они вынуждены были бороться: сначала по-одиночке за право жить, теперь за право быть вдвоём. Это была не жизнь, а выживание изо дня в день, за годом год. Боль сменялась болью, удар ударом, и теперь у них просто не было сил, чтобы ответить на последний, решающий удар. Нет, они не хотели умирать, просто не видели выхода. Но чем ближе подходили враги, тем ярче разгоралось что-то внутри них. И когда одно из заклинаний жрецов зацепило воина, оставив на его плече алую полосу крови, что-то сорвалось. Они почувствовали боль. Боль одного, боль обоих. Рождённые, чтобы быть вместе, слившиеся воедино, они подумали, а что, если их разделят? Если эта боль только начало бесконечно долгой неутихающей боли, которая ожидает их в разлуке? Спина любимого показалась им стеной, последним рубежом, сдать который они не имели права. И как тогда, во время превращения, тёплая волна поднялась изнутри и захлестнула их, мгновенно переставших быть двумя и ставших одним.