Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 74 из 100

Господи, как же хорошо просто жить! Вот так вот стоять у окна, стоять и смотреть на радужный мост и радоваться ему как в детстве. За ним вдали тёмные силуэты, подернутые серой пеленой — там идёт дождь. А здесь радуга на темном небе и яркие, высвеченные вечерним солнцем дома, сочная после ливня зелень деревьев, чёрные зеркала дорог, цветные брызги клумб.

И так стоишь у окна битый час, пока не растают среди туч последние семицветные клочки, перед глазами ползают белые точки, а на сердце чисто и празднично, как будто это тебя вымыл ливень, и осветило солнце. И никаких тайн, никаких снов, воспоминаний, чужих ли, своих, — ни-че-го.

Где-то над домом пролетает стриж, и пронзительный крик заставляет очнуться от созерцания городского пейзажа. Закрываешь глаза и чувствуешь, в ту же секунду чувствуешь, как начинаешь падать назад, в сон, в небытиё. Резко вскидываешься, открывая глаза. Всё-таки по ночам надо спать. Спать, а не писать о неизвестно с кем и неизвестно когда произошедших вещах. Да и было ли это на самом деле? «Было», — упрямо твердит сердце. «Пиши», — диктует головная боль. И ты пишешь. Не зная, что будет дальше, на следующей странице, как будто не пишешь, а читаешь книгу.

Ты не хотел это писать, не думал об этом, просто так получилось. Ты мог бы написать о ней, пришедшей в твою жизнь и покинувшей тебя. Мог бы написать о чудесном городе, куда так хочешь попасть хотя бы во сне. Но он тебе больше не снится, и она не снится… Только непонятная, чуждая и древняя легенда. Если бы тебя спросили:

— Что это?

— Просто легенда, — ответил бы ты. — Забытая, ушедшая легенда.

— Почему её забыли?

— Потому, что некому её помнить, никого не осталось. Нет людей и империй, и планеты обратились в пыль.

— Тогда откуда ты её знаешь?

— Я её не знаю. Мне нашептывает её ветер. Он рассказывает, а я записываю, не зная, какой будет следующая строчка.

— А ветер?

— Ветер её помнит. Он там был, и хочет, чтобы кто-то еще узнал или вспомнил то время.

— Это правда было?

— Может быть. А может, было, но не так, или не было вовсе. Этого мы не знаем. Мы можем лишь смотреть на прах, в который время превратило памятники тех эпох и событий, и по этому праху пытаться представить себе, что было, а чего не было. Это даже называется наукой, и серьёзные уважаемые люди занимаются этим. Хотя это смешно и глупо: пытаться узнать море по снежинке, упавшей в ладонь. Может быть, со временем, мы сможем найти способ узнавать то, что было до рождения наших цивилизаций. А может, кто-то уже его знает, надо просто заглянуть в своё сердце. Или…

— Или?

— Или попробуйте посмотреть в глаза ветру. Он помнит, он там был. Вы даже сможете узнать, какого цвета глаза у ветра, только сумейте в них заглянуть, и в глубине зрачков вы увидите…

***





Пушистые снежинки медленно кружились, падая на жёлтые и красные листья. Это был первый снег. Осень только что отгорела, и кружевное белое покрывало тихо опускалось на замерший лес. Снег пошёл уверенней, и теперь целые хлопья носились в воздухе, падая на дорогу, тая в ещё теплой тёмной луже, безнаказанно касаясь холодеющей кожи молодой женщины, неподвижно лежащей на палых листьях.

Она была одета так, словно только что вышла из тёплого дома. Тонкие пальцы сжимали костяной кинжал, некогда белый, он стал бурым от крови. Снегу это не нравилось, и он поспешно закрывал кинжал белыми ножнами. А ещё снегу было страшно падать на открытые глаза, застывшие в последнем взгляде на небо. Снег хотел было отдохнуть на волосах женщины, но тут налетел ветер и прогнал его.

Из порыва ветра соткалась фигура рыжего мужчины в развевающемся оранжевом одеянии, ярким пятном выделяющаяся среди тёмных стволов и снега. Как будто воплощение шального осеннего огня сошло на землю, приняв человеческое обличье. Мужчина присел на корточки рядом с телом, легким прикосновением руки закрыл серые глаза ушедшей, и погладил её растрепанные пепельные волосы.

— Я говорил, брат, вам будет нелегко, — странные, неуместные слова слетали с его губ. И голос его звучал так ласково, будто тот, к кому он обращался, был близко и мог его слышать.

— Вы не удержались, но это не ваша вина… Это не твоя вина, брат… И не моя, — он встал, поднял голову и посмотрел на небо рыжими, почти красными глазами. Взгляд его был зол и решителен.

— Твари, — теперь странный человек говорил уже не ласково, а с ненавистью и болью. — Они сделали всё, чтобы у этих детей не было будущего! Но я это так не оставлю. Слышите? Я клянусь всеми ветрами, что у них всё будет! Всё, чего их пытались лишить… Всё…

Он замолчал, опустил голову, резко сжав кулаки, в последний раз посмотрел на припорошенное снегом тело, и снова растворился в порыве ветра.

Небо молчало. Его серой туше все-таки удалось остудить ещё недавно горячую кровь, и накрыть мозолящее глаза тело саваном из снега, — лес теперь стал выглядеть значительно аккуратней.

А где-то далеко оттуда спотыкался загнанный конь, и летел из седла всадник, только что решивший повернуть обратно.

Может быть, это действительно была не их вина.

1

Есть трое безумцев на этом свете —

Ты, я и ветер…

 

На триумфальной площади играло солнце. Очередной счастливый день блистательного города был ясен и ярок. Переливались золотые колонны дворца, мерно шелестели фонтаны, негромко разговаривали собравшиеся на площади люди.

Но даже в пестрящей разноцветными нарядами толпе, выделялась огненно-рыжая шевелюра. Роскошные длинные кудри принадлежали стройному красавцу в одеяниях чуть приглушенного рыжего цвета. Он выглядел молодо, лицо и фигура его не носили отметин возраста, и, встретив его сейчас, вы бы решили, что он только вступил во взрослую жизнь. Также обманчивы были тонкие линии его тела, изящные как у девушки. Весь он был похож на грациозную статую из мрамора и огня, а глаза поражали своим необычным цветом. Впрочем, цвет его глаз вы и сами смогли бы увидеть, если бы захотели.