Теория разума

Энжи стояла у окна в виртуальной гостиной Хана и смотрела на разворачивающуюся по другую его сторону панораму средневекового Лондона.

– Я не могу ручаться за точность деталей, – голос Хана из-за ее спины звучал, скорее, поддразнивающе, чем виновато, – но общую атмосферу эпохи, я надеюсь, мне удалось передать.

– Вполне, – отозвалась Энжи, разглядывая живописные фигуры нищих, бредущих по улице, и клубящийся над городом густой желтый смог. – Откуда ты все это знаешь? – она наполовину отвернулась от окна, ненадолго оторвавшись от завладевшей ее вниманием сюрреалистической картины.

– Когда-то интересовался, – Хан пожал плечами. Он подошел ближе к окну и тоже принялся рассматривать прохожих. Издалека все они казались не похожими друг на друга, все были по-разному одеты, и в большинстве случаев по их одежде можно было сделать вывод об уровне их достатка и даже о том, принадлежит ли ее обладатель к жителям города или деревни. Но стоило приглядеться внимательнее, как становилось заметно, что лица людей размыты, – вернее, они представляли собой наброски, как если бы художник, начав создавать картину, лишь обозначил контуры каждого из них, не желая вдаваться в подробности. Больше всего это было похоже на полотна импрессионистов. – Любил читать книги по истории, – весело хмыкнул он, бросая на нее ехидный взор.

– Похоже, что с памятью у тебя тогда было лучше, – ухмыльнулась Энжи.

Хан вопросительно приподнял бровь.

– Смог в средневековом Лондоне появлялся из-за того, что его жители массово отапливали свои дома углем, и поэтому он был черного или дымчатого цвета, но никак не желтого, – Энжи задумчиво проводила глазами проезжающий мимо настоящий лондонский кэб.

– «История – это гвоздь, на который я вешаю свои романы», – фыркнул Хан. – Я думал, что за годы изучения этой своеобразной дисциплины ты привыкла к тому, что мир, который она представляет, изменчив, как хамелеон.

– Вероятно, это так – для тех, кто этот мир перекраивал, – беззлобно заметила Энжи.

– Верно, – картинка за окном расплылась, и сквозь нее проступила надпись: «1303 год».

– Идеальная память, – забыв о том, как только что предполагала противоположное, восхищенно выдохнула Энжи.

– Меня создавали как сверхчеловека, – невозмутимо напомнил Хан.

Энжи кивнула, не оборачиваясь.

Она подумала о том, как странно должен выглядеть их разговор из той, объективной реальности. И о том, как долго еще ему придется для того, чтобы увидеть Лондон, создавать его у себя внутри.

– Сколько ты в заключении?

– Пять лет.

– Я думала, дольше.

Хан кивнул.

– Я тоже думал.

В ответ на ее вопросительный взгляд, брошенный из-за плеча, он только покачал головой:

– Время здесь течет по-другому.

– Время... – медленно повторила она, и тут же вскинула на него глаза. – Время?.. Ты что же... ты хочешь сказать, что постоянно находишься здесь? Постоянно...

Хан невесело рассмеялся, увидев изумление на ее лице.

– Ты считаешь, что мне лучше было бы сидеть в камере?

Она отвернулась от окна и, неверяще посмотрев на Хана, прошлась по комнате.

– Ты знаешь, что слишком долгие ментальные путешествия снижают интеллектуальный потенциал?

– Это не доказано.

– Это не имеет значения! – ее голос сорвался. – Как ты... Просто зачем? – устало спросила она.

Хан подошел к ней и внимательно заглянул ей в глаза. Несколько секунд ей казалось, что он готов нарушить данное обещание и ворваться в ее сознание, чтобы в мгновение ока разнести там все по кусочкам. Но тут же его лицо приобрело то же холодное, почти равнодушное выражение, которое она видела, когда встретила его в первый раз.

– Не имеет значения, – безучастным тоном ответил он, – что станет с моим интеллектуальным потенциалом, если все, для чего я могу его использовать, это создавать объемные ментальные картинки.

Слова были сказаны нарочито сухо, без тени страдания или сожаления, но именно это неожиданно причинило ей такую боль, что она почувствовала, что сломается, если не уйдет прямо сейчас.

– Выпусти. Выпусти меня, – прошептала Энжи сквозь застилавшие ее глаза слезы. – Пожалуйста, прошу тебя.

Хан молча кивнул головой и отвернулся.

Следущее, что она увидела, был сияющий белизной потолок в кабинете Лестера.

***

Несколько дней Энжи не только не появлялась в изоляторе, где держали Хана, но старалась даже не вспоминать о нем. Последнее, впрочем, было не так просто.

«– Прежде, чем вы решите, хотите ли на самом деле заниматься этим, я должен спросить вас – готовы ли вы к последствиям?

Нахмурившись, она подняла на него непонимающие глаза.

– Разве пенитенциарная служба не предупредила вас? – голос Хана звучал холодно и безразлично, как будто он неосознанно копировал или таким необычным образом передразнивал своих тюремщиков и их официальный тон. – Впрочем, у них вечно возникают какие-то сбои, – презрительно добавил он.

– Меня ни о чем не предупредили, – тихо сказала Энжи. – Во всяком случае, ни о чем, что могло бы меня... встревожить.

– Разумеется, – Хан сдержанно кивнул. – Феномены, о которых я говорю, принадлежат к «обстоятельствам особого типа», – он снова раздраженно скривился, – поэтому говорить о них не принято, к тому же, вероятно, никому не пришло в голову, что кто-то захочет состоять в ментальной связи со мной. В таких ситуациях люди склонны упускать мелочи.

Энжи глубоко вздохнула и снова посмотрела ему в глаза.

– Мистер Сингх, возможно, вы будете так любезны исправить эту оплошность, по недосмотру допущенную сотрудниками тюрьмы, – устало сказала она, изо всех сил сдерживая желание выразиться более резко и зло. – Полагаю, к вам это имеет отношение в той же степени, что и ко мне, – предположила она.

– В значительно меньшей, – отмахнулся Хан; он ничем не показывал, что заметил ее недовольство или принял его всерьез. – Хотя, если последствия окажутся непредсказуемыми, в этом, вероятнее всего, обвинят меня, – невозмутимо сказал он.

Энжи встала и, обойдя стол кругом, остановилась рядом с местом, где он сидел. Это была их вторая встреча после того раза, когда она пришла в изолятор для того, чтобы попросить его помочь ей с исследованием, и сейчас она должна была бы чувствовать себя более свободно, но, вопреки всякой логике, напряжения в ней только прибавилось.

Странная тишина возникла между ними, не жесткая или печальная, нисколько не опасная, – просто мгновение неопределенности, расцветшее, будто быстрорастущие растения, которые она видела в здешних оранжереях, безумным цветом неизвестной страны.

Энжи тряхнула головой.

– Мистер Сингх.

– У партнера, который вступает в ментальную связь в качестве путешественника, – медленно, тщательно выговаривая каждое слово, сказал Хан, – со временем образуется устойчивая нейронная сеть, отвечающая за данный контакт. Она существует столько, сколько продолжается общение. Спустя несколько месяцев, – если общение прекращается, – сеть угасает. В целом, все абсолютно безопасно, никаких недомоганий и побочных эффектов. За исключением отдельных реакций, которые могут быть не очень желательными, если...

Он замолчал.

– Не очень желательными, если?.. – Энжи не настроена была быть терпеливой.

– Не очень желательными, если вы захотите резко прервать контакт. – Хан откинулся на спинку стула и холодно посмотрел на нее. – В этом случае вам следует быть готовой, что примерно в течение месяца вам будут сниться сны».

Очень яркие сны.

Боже, Энжи не представляла себе, что он имел в виду. Тогда она просто отмахнулась от этой идеи, слишком занятая подробностями предстоящего взаимодействия и не готовая отвлекать душевную энергию еще и на то, чтобы беспокоиться о каких-то грезах, которые, скорее всего, в ее случае, вообще не возникнут. Не вспомнила она их разговор и после того, как выбежала на полной скорости из здания тюрьмы, мечтая только об одном: забыть о Хане и никогда сюда не возвращаться. В течение трех дней все было хорошо: Энжи стремилась максимально загрузить себя работой и сосредоточиться на бесконечном потоке насущных дел, так что ни для посторонних мыслей ни для, тем более, странных снов, в ее жизни места не оставалось.

Все изменилось на четвертый вечер, когда, придя домой совершенно измотанной и упав на постель, не раздеваясь, она вдруг оказалась в его руках.

«Я не настолько голоден, чтобы брать женщин у себя в голове», – однажды сказал ей он. Но то, что происходило сейчас, не было результатом голода – это было медленное, сильное и тягучее, охватывающее и не оставляющее возможности вырваться, мощное влечение, которое, подобно океанской волне, на полной скорости врезалось в нее, но, в отличие от морской стихии, нисколько ей не повредило.

Утром, проснувшись в своей постели одна и осознав, что это был только сон, Энжи несколько минут просто лежала, глядя перед собой и пытаясь решить, что ей дальше делать. Пойти в отдел научных исследований Звездного флота? К тюремному психиатру? К начальнику тюрьмы?

И что же она им всем скажет?

«Ах, простите, господа, я пять месяцев общалась с заключенным в одиночной камере преступником, и теперь мне снятся эротические сны с его участием».

Энжи покраснела. При всем желании, то, что она видела вчера, нельзя было назвать эротическим сном. Она села на кровати и обхватила себя руками. Ее кожа до сих пор горела от его прикосновений. И она была уверена, что если сейчас ее подвергнуть допросу с использованием ментального сканирования, результат будет аналогичным, как если бы она была...

Новая мысль подбросила ее на постели. Быстро встав и накинув халат, Энжи отправилась в ванную.

Кажется, ей придется все-таки пойти в тюрьму.

Но только не к начальнику.

Определенно, не к начальнику.

***

– Ясно. Стокгольмский синдром, – доктор Леонард Маккой выпрямился и бросил на стол стилос и падд.

После того, как «Энтерпрайз» вернулся из последней миссии, Маккой, заявивший, что пяти лет в космосе с него вполне достаточно, собрал вещи и написал заявление о переводе в пенитенциарную службу. «Лечить всяких психов я могу и на Земле, – сварливо сказал он в ответ на удивленные вопросы друзей, – а рисковать своей шкурой и ежедневно смотреть на то, как это делают другие, мне надоело». Во всяком случае, так о его назначении рассказывал Лестер, и у Энжи не было оснований ему не верить. Имя доктора Маккоя пришло ей на ум сразу же, как только она поняла, что столкнулась с проблемой, с которой не могла пойти ни к Лестеру, ни к тюремному руководству, ни, – по крайней мере, пока – в комиссию по делам заключенных или штаб флота. Странным образом именно доктор Маккой оказался одним из тех людей, которым после всего, что она узнала, ей хотелось задать наибольшее количество вопросов. А поскольку он был единственным из всей команды «Энтерпрайз», с кем она, хоть и не близко, но все же лично познакомилась во время одного из первых посещений изолятора, Энжи отправилась к нему.

– Стокгольмский синдром? – Энжи никогда не думала, что змеиные интонации Хана когда-нибудь покажутся ей настолько уместными и естественными. – И с чьей же стороны? – она, как и доктор, откинулась на спинку стула и смерила его критическим взглядом. – Уж не с вашей ли?

– С моей?.. – кажется, ее выпад невольно сбил его с толку. – Что вы имеете в виду?

– Не с вашей лично, – оскалилась Энжи, – вас конкретно в этом сложно заподозрить. Я имела в виду командование флота и капитана корабля «Энтерпрайз».

Маккой по-прежнему смотрел непонимающе.

– Стокгольмский синдром – это зависимость, возникающая у заложника по отношению к человеку, который держит его в заточении, – холодно напомнила Энжи. – Но для того, чтобы возникла подобная ситуация, недостаточно иметь в своем распоряжении агрессора, – она помедлила, – для этого нужно согласиться считать себя заложником.

После ее слов в комнате наступила долгая напряженная тишина.

– Ты не знаешь, каким был Джим после этой миссии, – медленно, словно преодолевая сильное внутреннее сопротивление, сказал доктор спустя несколько минут. – Он...

– Он, насколько мне известно, выздоровел и на свободе, – отчеканила Энжи, – но отчего-то считает себя по-прежнему пострадавшим, требуя возмещения вины, которая, по его мнению, столь велика, что не имеет срока давности.

Маккой нахмурился.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, – вздохнула Энжи, – что если капитан Кирк намерен на протяжении всей жизни требовать от своего обидчика искупления грехов, он имеет на это полное право. Мне не ясно лишь, отчего Звездный флот и его пенитенциарная служба полагают это достаточным поводом довести до деменции один из лучших умов со времен Хомски и Хокинга.

– Довести до деменции?.. – Маккой, кажется, окончательно потерял нить разговора. – Объяснись, девочка!

Энжи, к тому времени вставшая и взволнованно ходившая по комнате, обернулась к нему.

– Что тут объяснять? – она смотрела на Маккоя так, как будто у того на голове, как во время брачного периода у алтарианских девственников, выросли рога. – Или вы не знаете, что происходит с теми, кого годами держат в изоляторе?

– Им разрешаются ментальные прогулки, – автоматически произнес Маккой и тут же выругался: – Черт!

– Вот именно, – Энжи кивнула. – Само по себе заключение в изоляторе не представляет значительной проблемы, – в особенности, если речь идет о психически устойчивом и здоровом человеке. Но вам известно, каков средний срок содержания преступников в этих условиях, назначаемый обычно судебными органами Федерации планет?

Внезапная бледность доктора заставила ее снова удовлетворенно кивнуть.

– Три года, – почти прошептал он. – По прошествии этого времени заключенных либо переводят в обычную тюрьму, либо разрешают выходить на воздух.

– Потому что?

– Потому что иначе у них разрушается мозг, – доктор застонал и закрыл лицо руками.

Энжи молчала.

– Ты же не можешь... Он же не может... – она не слишком хорошо знала бывшего главу медицинской службы «Энтерпрайз», но могла бы поклясться, что ему не свойственны подобные волнение и очевидная неуверенность в себе.

– Это просто какая-то ошибка, – кажется, доктору, наконец, удалось взять себя в руки, – когда выносился приговор, никто не думал о том, что происходит с узниками по прошествии первых трех лет, у нас просто не было прецедента! Никто не собирался его пытать, – тихо сказал он, видя, каким недоверчивым взглядом смотрит на него Энжи. – Мы просто о нем забыли.

– Во времена Наполеона это и было самой главной пыткой, – поднявшись и отойдя к окну, отозвалась она. – Вы просто похоронили его там. Внутри его собственного разума. Что прикажете теперь делать? – Энжи резко обернулась и жестко посмотрела на него.

– Я не знаю, – Маккой растерянно покачал головой, но, внезапно подумав о чем-то, спросил: – А тебе какая разница? У тебя же вроде научное исследование. Или этот упырь успел тебя обидеть?

Энжи несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, прежде чем снова смогла нормально говорить.

– Этот упырь, как вы его называете, – тихо сказала она, – сделал все для того, чтобы не допустить меня к этому исследованию, единственный из всех, потому что знал, чем это может закончиться. Именно он рассказал мне о том, чего не было в договоре, который заставили меня подписать в тюрьме, и о том, что забыли упомянуть сотрудники пенитенциарной службы, когда подписывали разрешение на ежедневные посещения заключенного с продолжительным ментальным взаимодействием. Не думаю, что об этом тоже кто-нибудь помнит или кого-либо это вообще заботило, – не удержавшись от ядовитого замечания, добавила она, – но мне снятся сны.

– Сны про Хана? – нахмурился Маккой.

Энжи молча кивнула. Не то чтобы ей хотелось говорить об этом с ним, но, как бы она к нему ни относилась, Маккой был врачом высокого уровня и славился тем, что не раз вытаскивал свою команду из самых жутких ситуаций. Не говоря уже о том, что он воскресил Кирка. Энжи горько усмехнулась.

– Да. И – предупреждая ваш вопрос – я не могу это контролировать. Неважно, что мне снится, – с усилием, стараясь сделать так, чтобы ее голос не дрожал, продолжила она, – я просто хочу от этого избавиться. Вы можете мне в этом помочь?

– Нет, – Маккой озабоченно покачал головой, и Энжи усилием воли подавила охватившее ее ощущение беспомощности. Она просто хотела попробовать. Не получилось. Значит, она найдет другой выход. Нет причин паниковать.

И все же она паниковала. Да что там, она была просто на пределе. Коротко взглянув на Маккоя и решив, что если она хочет сохранить подобие спокойствия, ей лучше откланяться прямо сейчас, девушка сдержанно кивнула и тихо произнесла:

– Не продолжайте. Я кое-что читала о ментальных взаимодействиях и знаю, что попытки при помощи химических веществ избежать последствий чаще всего заканчиваются провалом. Я просто рассчитывала на ваш... – она снова усмехнулась – наверное, на ваш легендарный опыт. Но вы не волшебник, и, наверное, это к лучшему.

Перестав мерить шагами комнату, она присела за стол и, помолчав еще какое-то время, медленно и очень четко сказала:

– Доктор Маккой. Проблема, которой я с вами поделилась, как вы, должно быть, смогли понять, касается не только и не столько меня, и не только и не столько Хана Нуньена Сингха, и от ее решения зависит не только моя жизнь или жизнь этого заключенного, но и репутация, а, возможно, и будущее Звездного флота, – она сделала паузу, вспомнив записи и чертежи в кабинете стола в виртуальном доме Хана. – Если ваше руководство не умеет быть милосердным, то ему следовало бы быть хотя бы практичным, – она легко ударила пальцами по столу и поднялась. – Я рассчитываю узнать от вас новости в течение пяти дней, – Энжи надеялась, что ее голос звучит достаточно уверенно. – Вы знаете о чем. После всего, что я вам рассказала, это очевидно. В любом случае, вне зависимости от принятого вами решения, в скором времени я намерена подать заявление в комиссию по делам заключенных о том, что Хана Нуньена Сингха намеренно содержат в нечеловеческих условиях и подвергают пыткам. Не мне вам объяснять дальнейшие последствия. Думаю, они вам известны.

Энжи замолчала. У нее не было доказательств того, что именно благодаря вмешательству Джеймса Тиберия Кирка или, наоборот, его намеренному невмешательству, Хан оказался в положении забытого пленника, оставленного сходить с ума в одиночной камере. Более того, она прекрасно понимала, что комиссия, вероятнее всего, квалифицирует нынешнее положение Хана как результат его собственных свободных действий, основанных на личном выборе. В конце концов, ни Кирк, никто другой не заставлял его проводить большую часть времени внутри своего разума. Окажутся ли они готовы увидеть то, что почти сразу, едва попав в построенное Ханом виртуальное пространство, увидела она – что человек, способный на такое, никогда в жизни по своей воле не вернется в одиночную камеру? Тоска и гнев охватили ее, и ей захотелось оказаться как можно дальше отсюда – и от доктора Маккоя, и от федеральной тюрьмы, и от Звездного флота.

Энжи еще немного постояла, рассматривая доктора, словно диковинный препарат на предметном стекле, и, не прощаясь, двинулась к выходу.

– Да, и насчет того, что мне снится, – сказала она уже от двери, – предполагаю, что капитан Кирк захочет выяснить это, чтобы апеллировать к моей заинтересованности или недееспособности. – Энжи замолчала. Она буквально слышала, как тишина клубится идеями и предположениями. – Он действительно настолько хорош. Но я искренне не советую вам узнавать подробности.

С этими словами она нажала на кнопку, открывающую дверь, и вышла.

Разворачиваясь, чтобы отправиться по коридору к лифту, она заметила, что Маккой сидит все в той же позе, растерянно смотря ей вслед.

‍