Теория разума

Формальности удалось уладить на удивление быстро. Энжи надеялась начать в сентябре, но письмо, извещающее, что ей предоставлен доступ в изолятор, пришло уже в июле. Стоило поздравить себя с тем, что все складывалось как нельзя лучше, но, шагая по аккуратно выложенной цветными тонкими плитками из какого-то не известного ей материала дорожке по направлению к медицинскому корпусу тюремного комплекса в день начала работы над проектом, Энжи отчаянно нервничала.

Устраиваясь на узкой кушетке в обычном медицинском кабинете, ничем не отличавшемся от сотен других, которые ей приходилось видеть, когда возникала необходимость в профилактическом осмотре или обращении к врачу, и украдкой бросая короткие взгляды на Хана, к тому моменту, когда она вошла, уже безмятежно лежавшего на соседней койке и равнодушно смотревшего в потолок – при ее появлении он удостоил ее холодным кивком и сдержанным приветствием без тени любезности или улыбки, – она подумала, что у нее еще есть возможность отказаться. Но тут же осознала, что ни за что не сделает этого. Оторвавшись от созерцания рук Арнольда Лестера – местного врача, настраивавшего приборы и подсоединявшего их с Ханом к сложной системе датчиков и проводов, она неожиданно встретилась глазами со сверхчеловеком, и на этот раз в глубине его зрачков ей почудилось нечто вроде спокойного понимания, но это ощущение тут же исчезло. Моргнув, Энжи по просьбе Лестера закрыла глаза и почти сразу же заснула.

Почему она думала, что первое погружение окажется шоком? В целом, это было не связано с Ханом, хотя характер у того очевидно был не ангельским, и путешествие в его сознание, судя по их разговору в самом начале, не сулило ничего хорошего. Пугала ли ее сама возможность оказаться в чьей-то чужой голове и сделаться частью чужих фантазий, уменьшившись до размера мысли, которую можно смахнуть с экрана своей души или навсегда запереть там, откуда нет возврата? Думая об этом, она каждый раз нервно одергивала себя, напоминая себе в то же время, что эта ситуация экстраординарная, и только полный дурак чувствовал бы себя в ней в безопасности.

«Со своей стороны я обещаю вам не посягать на целостность вашего сознания, включая мысли, чувства, опыт и воспоминания, все, что является частью вашей личности и что не может быть открыто или передано мне без вашего согласия».

Эти слова он произнес, когда она, вслед за ним, поставила свою подпись под «Договором о сотрудничестве в научных целях под контролем и при участии пенитенциарной службы Звездного флота Федерации планет». Но только совершив первое путешествие, она поняла, насколько, говоря это, он был серьезен и что это значило для него.

… Абсолютная реальность окружающего ее пространства не стала для Энжи неожиданностью. Перед тем, как допустить ее к непосредственному процессу взаимодействия с чужим сознанием, доктор Лестер подробно объяснил ей, как работает и на чем строится такой контакт. С его слов она поняла, что мозг, создавая внутренние формы и обустраивая картину мира, опирается на внешние данные, но принципиально ему не важно, будет ли то, что он изобразил, соотноситься с объективной реальностью, или нет. «Тип и качество мозговой активности, когда вы видите галлюцинации и реальный предмет, – одни и те же, – заметил он, – разница лишь в наличии физического стимула. Поэтому все, что происходит в «галлюцинаторной» реальности совместного сна, будет таким же, как если бы вы и Хан общались в действительности. Пусть вас не смущает плотность и реалистичность изображения – оно тем объемнее и естественнее, чем сильнее принимающий партнер, а вам достался действительно мощный напарник».

Открыв глаза в незнакомом месте и оглянувшись вокруг, Энжи убедилась, что Лестер был прав: и дело было не только в том, что почти сразу же ее полностью захватили завораживающие разнообразием краски, формы и цвета – главное, что поразило ее, – потрясающая детализированность представшего перед ней мира.

Она стояла в небольшой гостиной, обстановка которой напомнила ей старые фильмы, рассказывавшие об истории XX века. Красивая мебель из натурального дерева, украшенная причудливой легкой резьбой, большие высокие шкафы, заполненные настоящими бумажными книгами, часть которых выглядела изданными, как минимум, столетия назад. С трудом оторвав взгляд от этого великолепия, Энжи заметила, что комната освещена солнцем, проникающим из огромного окна, вопреки традиции, явно просматривающейся в стилистике помещения, занимающего почти всю противоположную стену. У окна в одном из больших мягких кресел сидел Хан. Он выглядел так же, как в реальности, с той только разницей, что вместо форменных брюк и водолазки на нем были черные джинсы и светлый шерстяной свитер.

Энжи сделала несколько шагов вперед и подошла ближе.

– Шерсть такого качества вышла из употребления несколько веков назад, – с удивлением проговорила она.

– Если быть точным, то сто пятьдесят лет назад, – подтвердил Хан. – Никто из ваших современников, должно быть, уже и не помнит, какой она была. Но я помню.

Энжи кивнула и, повинуясь его приглашающему жесту, преодолела остававшееся между ними расстояние и села в соседнее кресло.

– Расскажите мне о ней, – неожиданно сказала она.

Так началась беседа, в которой, как после с изумлением поняла Энжи, не было ни слова о работе. Несколько часов они сидели рядом и просто говорили обо всем на свете, обо всем, на что падал взгляд или что могло заинтересовать кого-то из них, и к концу вечера это уже не был экзамен на выживание – уходя, Энжи почувствовала, что ей по-настоящему хорошо.

– Спасибо, – первое, что она сказала, когда вновь оказалась у него.

Хан, склонившийся над столом и рассеянно перебиравший какие-то бумаги, сделал несколько пометок в одном из листков и непонимающе поднял голову.

– За то, что было в прошлый раз, – с улыбкой пояснила Энжи.

– Я боялся, что если вы продолжите так сильно дергаться, то нанесете мне психологическую травму, – пожал плечами Хан. – Полагаю, это бы повредило работе.

Энжи охватило острое желание рассмеяться.

– И все равно спасибо, – снова повторила она.

Он сдержанно кивнул и указал на кресла у окна.

– Дайте мне закончить расчеты, и мы сможем заняться вашими делами.

Да, повелитель, едва не ляпнула Энжи, но вовремя остановила себя. Вместо этого она согласно наклонила голову и проследовала в предложенном направлении.

Хан присоединился к ней примерно через полчаса.

Они никогда не говорили о его прошлом. О его личном прошлом. Хан оказался прекрасным рассказчиком, к тому же феноменальная память сверхчеловека позволяла ему восстанавливать и обсуждать такие подробности, за которые любой историк из окружения Энжи, не задумываясь, отрезал бы себе палец. Но о том, что привело его в тюрьму, о материалах и обстоятельствах процесса, о том, что случилось с его людьми, и вообще обо всех событиях, происшедших с ним в XXIII веке, он не упоминал никогда. Энжи также интуитивно предпочитала обходить молчанием эту тему. Впрочем, чаще всего у нее просто не оставалось сил и времени, чтобы думать об этом. Перед ее удивленными глазами день за днем вставала история ХХ века, комментируемая, разворачиваемая, а во многих случаях и творимая непосредственным участником событий.

Сначала они встречались три раза в неделю, затем стали встречаться каждый день. Поток информации – сложной и разнообразной – был такой, что Энжи, сперва надеявшаяся обойтись стандартным электронным диктофоном, вскоре отказалась от этой идеи и, перепробовав несколько других способов, в конце концов предпочла использовать визуальные и сенсорные ментальные карты. Последнее ей не очень удавалось, но это была единственная возможность хоть как-то упорядочить тот набор фактов, событий и схем, что каждый день обрушивался на ее голову. Спустя несколько недель она решила попытаться создать что-то вроде энциклопедического словаря, и некоторое время они работали в режиме «вопрос-ответ»: Энжи называла событие, страну или политического деятеля, а Хан – указывал даты, прояснял сопутствующие обстоятельства, иногда – отмечал истинность или ложность информации, имеющейся в официальных источниках. Это был адский труд, но странным образом им обоим он приносил колоссальное удовольствие.

– Александра-Мария Вельтанта, аристократка, потомок англичан-завоевателей, посол Индии в Соединенных Штатах, политический деятель правого крыла, сторонница индийской независимости, подозревалась в тайных симпатиях к исламистам и поддержке партий пакистанских террористов, – Энжи забралась в кресло с ногами и, подняв голову от списка имен, который держала в руках, уставилась на Хана.

– Вздорная упрямая женщина, скорее, коррупционер, чем фанатичка, – скучающе махнул рукой тот, – в 1960 году прекратила политическую деятельность в обмен на солидную сумму, положенную ей на счет.

Энжи машинально кивнула, но тут же недоверчиво нахмурилась.

– Положенную кем? – она внимательно посмотрела на Хана. – Ты же не хочешь сказать...

– Мне не всегда приходилось действовать парламентскими методами, – Хан протянул руку и взял у нее исчерканный вдоль и поперек обычный лист бумаги. – Ты что, перешла на аналоговые носители?

– В бумажном виде проще структурировать информацию, – вновь углубившись в список, ответила Энжи. – Какая разница, здесь все равно виртуальная реальность, – краем глаза заметив его удивленное выражение лица, отмахнулась она, – уверена, если будет нужно, при желании ты можешь сделать из них все что угодно. Хоть палимпсесты.

– Палимпсесты? – Хан расхохотался. – Я недооценил твое воображение.

– Не могу сказать, что это твой самый большой промах, – парировала Энжи. Она еще раз просмотрела свои записи и пробормотала: – Значит, Александра-Мария перестала быть крупным политическим игроком примерно в то время, когда...

– Как раз когда я получил власть, – кивнул Хан. – Ее интересовала независимость Индии, как и мою партию, но только на словах. Устранить ее можно было несколькими способами.

– Ты выбрал самый гуманный.

– Мне было всего двадцать лет.

Энжи на мгновение подняла на него глаза и тут же вернулась к своим заметкам.

– Ниарито Витторио Альендес, кардинал, сторонник усиления папской власти, был кандидатом на пост понтифика в 1975 году, проиграл своему коллеге, кардиналу Фолетти, ставшему со временем...

– Зацикленный на власти маньяк, – Хан зевнул.

И так каждый день.

***

Привыкнуть к виртуальной реальности и к тому, как он ею управляет, оказалось проще, чем она думала. Хану, похоже, нравилось развлекаться, добавляя и убирая новые комнаты, а само жилище, в свою очередь, превращая то в исполинский замок XIV века, то в маленькое бунгало у моря, то в грубый форт, вырубленный в скале, то в дом собраний в римском стиле. Но чаще всего Хан все-таки пользовался для их встреч проекцией особняка начала XX столетия, выстроенного в стиле английского колониализма – то ли в насмешку над представленной в учебниках собственной ролью в истории, то ли просто ради удобства: раз за разом появляясь в его сознании, Энжи заметила, что именно в уютной обстановке этого дома он чувствует себя наиболее открытым и расслабленным. Часто она спрашивала себя, как выглядел его настоящий дом и был ли он когда-нибудь… то есть, существовал ли он вообще. Но, так как спрашивать у Хана по понятным причинам она об этом не хотела, ей оставалось только предполагать, – и она сильно подозревала, что его дом не был древним фортом. Но когда речь заходила об этом человеке, с уверенностью сказать ничего было нельзя, поэтому в конечном итоге она перестала об этом думать. Тем более, что вещей, занимавших ее внимание, и без того было предостаточно.

В самое разное время оказываясь в его внутреннем пространстве, она получила возможность убедиться, что то, чем он занимается здесь, далеко не всегда является своеобразной прогулкой или развлечением. Часто, как и в свое первое посещение, она заставала его пишущим или чертящим что-то на листах бумаги, а однажды ей удалось заметить целый ворох таких записей и чертежей, выглядывавших из ящика его стола.

– Что это такое? – Энжи с любопытством смотрела на исписанные мелким почерком Хана бумаги.

– Новые идеи, – Хан пожал плечами.

– В каком смысле? – она предполагала что-то в этом роде, но ей хотелось услышать это от него.

– В прямом, – Хан подошел к столу и, взяв из стопки один из больших листов, на котором, судя по всему, был изображен чертеж какого-то странного транспортного средства – то ли мини-шаттла, то ли фантастического подобия индивидуального транспортера, – протянул ей. Энжи пригляделась. На первый взгляд устройство напоминало прозрачную кабину турболифта, какие использовались в обычных домах и супермаркетах.

– Когда работаешь, не так скучно, – задумчиво проговорил Хан, прислонившись к столу и глядя, как она рассматривает проект, – даже если результатов никто не видит.

Энжи не стала спрашивать его, хочет ли он, чтобы их кто-нибудь увидел, – это было бы глупо. Вместо этого она попросила Хана показать ей все остальные схемы и чертежи. К ее удивлению, он согласился, и остаток дня они провели, разглядывая его записи, большей части которых, как убедилась Энжи, хватило бы не только для того, чтобы модернизировать Звездный флот, но и для того, чтобы предоставить в распоряжение простых людей несколько весьма любопытных бытовых приборов. Придя тем вечером домой, она еще долго думала о том, каким образом произошло так, что этот человек оказался запертым в тюрьме, и почему ни разу за все это время ни одному из адмиралов или просто офицеров Звездного флота не пришло в голову спросить себя, можно ли как-то иначе использовать его огромный потенциал. С другой стороны, разве она сама не задалась этим вопросом только сейчас?

Их отношения с Ханом были ровными и доброжелательными, при желании их можно было назвать дружескими, но что она, в сущности, знала о нем? Впервые с того момента, когда они познакомились, Энжи всерьез спросила себя об этом – и вынуждена была признать, что у нее нет ответа.

Впрочем, она была уверена, что нет его и у других. Разница состояла в том, что ей хотелось это изменить, и после одного случая, произошедшего спустя несколько дней после того, как Хан показал ей свои проекты, это желание только усилилось.

… Она сидела в кресле, записывая, как обычно, его похожие на лекцию воспоминания о ком-то из мелких политических деятелей времен заката Индоазиатской империи, когда мир вокруг нее внезапно исказился, и боль, пришедшая ниоткуда, скрутила виртуальное тело жгутом. Хан, увлекшийся рассказом, не сразу заметил, что она побледнела и перестала реагировать на его слова, но уже через секунду после того, как он, обернувшись к ней, чтобы задать какой-то незначительный вопрос, увидел выражение ее лица, кресло под ней превратилось в длинный широкий диван, а в руки ей ткнулся стакан с прозрачной жидкостью.

Энжи приняла стакан и машинально сделала несколько больших глотков.

– Что это… такое? – отдышавшись, сдавленным голосом спросила она.

– Ничего, – отрывисто сказал Хан, – просто банальный образ первой помощи, чтобы стабилизировать тебя. Тебе лучше лечь.

Энжи кивнула и откинулась назад. Несколько секунд в комнате стояла тишина. Равнодушно проследив за тем, как стакан, который она отдала ему, исчезает, словно его никогда не существовало, Энжи выжидательно посмотрела на Хана.

Оба они прекрасно понимали, что она спрашивала не про воду.

– Думаю, это информационная перегрузка, – в голосе Хана не было удивления или встревоженности, – скорее, что-то, похожее на сдержанный интерес исследователя. – Я еще несколько дней назад хотел сказать тебе, чтобы ты сделала паузу и дала своему мозгу переработать поток новых знаний и фактов, с которыми он, похоже, не справляется. С другой стороны, возможен и более экзотический вариант.

– Экзотический? – Энжи подняла брови. Она привстала и уселась поудобнее, уютно подобрав под себя ноги. Паника и головокружение прошли, но на нее все еще короткими волнами накатывала дурнота.

– Если судить по тому, что я увидел, и по тому, что написано в большей части источников. – Хан отошел от дивана, на который присел, протягивая ей воду, и в задумчивости обернулся к книжным шкафам.

– Что ты делаешь? – спросила Энжи, глядя, как он один за другим достает с полок толстые тома и, бегло просмотрев, тут же ставит обратно.

– Пытаюсь проверить одну свою гипотезу, – ответил Хан, не отрываясь от очередной книги, – надо сказать, довольно сомнительную, учитывая, что наш контакт исчерпывается простым поверхностным взаимодействием.

– Наше взаимодействие – поверхностное? – Энжи смотрела, как его пальцы листают старые бумажные страницы. Что он в таком случае считает глубоким взаимодействием, спросила себя она, но тут он поднял взгляд и посмотрел на нее.

– Естественно, – отставив книгу, Хан вернулся к ней и принялся рассматривать ее так, будто она была диковинным животным в террариуме его дворца. Энжи мысленно поежилась.

– Я являюсь принимающей стороной, ты – серфер, точка на карте, которая движется в заданных координатах, по сути, не будучи полноценным участником процесса, – как ни в чем ни бывало, продолжал он. – Собственно, возможно, в этом и состоит проблема… – склонив голову, он вновь критически посмотрел на нее, а затем встал и вернулся к одной из книг, которые поставил на полку.

– Что хорошо в виртуальных путешествиях – когда не знаешь, что делать, всегда можно обратиться напрямую к долговременной памяти, – энергично пролистывая страницу за страницей, проговорил он. – Вот. – Хан поднял голову и победоносно посмотрел на девушку. – Я так и думал. У тебя был приступ морской болезни.

– Приступ чего?.. – не выгляди он таким серьезным, Энжи решила бы, что он ее разыгрывает. – Что это значит?

Не обращая внимания на ее изумленный взгляд, Хан молча захлопнул книгу и подошел к ней.

– Мы условились об одностороннем контакте, потому что я думал, что так будет проще и безопаснее, но я забыл о том, что длительное взаимодействие обладает своими особенностями. В частности, человек, не обладающий сверхспособностями или талантом к телепатии, в течение долгого времени вынужденный погружаться в чужое сознание, рано или поздно начинает испытывать проблемы с ориентацией или тонуть.

– Ты хочешь сказать, что меня засосало в твое сознание? – Энжи невпопад подумала, что Питер предупреждал ее об этом, но, честно говоря, она представляла себе это как-то иначе.

– В каком-то смысле, – Хан закатил глаза. – Твой мозг, из раза в раз синхронизируясь с моим, должен искать способы дифференцировать реальность, сохраняя некие опорные точки, как компьютер сохраняет образ программы до внесения обновлений, чтобы при необходимости иметь возможность вернуться к исходной версии, – терпеливо объяснил он. – С той только разницей, что в твоем случае исходная версия является константой, к которой он не просто может, но обязан возвращаться, – и неизменно пересобирать твое сознание заново после контакта со мной.

Энжи нахмурилась, неверяще глядя на него.

– А причем тут морская болезнь?

– Это просто название, общее для целого ряда похожих явлений, – отозвался Хан, снова усаживаясь на диван. – Не понимаю, почему мне с самого начала не пришло это в голову.

– Ну, вот теперь пришло, – Энжи не удержалась от сарказма. Она указала на свое тело: – Трудно не заметить.

В ответ на это он только криво усмехнулся и прикрыл глаза, словно задумавшись о чем-то и на время забыв о ней.

– Вероятно, придется все-таки немного отступить от правил, которые мы обсуждали раньше, – открыв глаза, неторопливо проговорил он.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, – ответил Хан, внимательно глядя на нее, – что, видимо, мне придется сбалансировать ситуацию, дав твоему мозгу опору и создав противовес.

– Каким образом? – спросила Энжи, но тут же поняла, что уже знает ответ.

– Для того, чтобы прекратить морскую болезнь, нужно обрести почву под ногами, – кивнул Хан, подтверждая ее догадки. – А это означает, что я должен перестать быть только принимающим партнером.

– Это больно? – слова вырвались у нее помимо воли, и она тут же отвернулась, залившись краской стыда.

– Нет, – впервые в жизни Энжи чувствовала такую благодарность к человеку за то, что его голос ни на йоту не изменился, отзываясь на ее вопрос, – но тебе придется принять тот факт, что я нарушу некоторые границы.

– И это, – ей удалось справиться с собой, и взгляд, который она обратила к нему, был уже почти спокойным, – означает, что больше подобного не повторится? Я смогу… работать с тобой столько, сколько будет нужно, не впадая в такие… в такие состояния?

– Да, – Хан утвердительно покачал головой.

Энжи надолго замолчала.

– Хорошо, – наконец, медленно произнесла она. – Что нужно делать?

– Ничего, – Хан придвинулся к ней ближе и сделал короткий жест рукой, – ляг обратно и закрой глаза.

Она вновь ощутимо напряглась, но тут же кивнула и, откинувшись на мягкую поверхность, обитую темно-синим бархатом, выполнила его просьбу.

– В принципе, сложностей быть не должно, – услышала она голос Хана, звучащий совсем рядом с ней, – не пытайся никак специально в этом участвовать, просто лежи и считай циклы дыхания.

Энжи снова кивает и больше ничего не говорит.

Она чувствует, как его пальцы легко ложатся на ее виски, и в месте, где они соприкасаются с кожей, возникает нечто, похожее на слабый электрический разряд.

Спустя пару секунд он отрывается от нее и встает.

– Готово.

Она в недоумении открывает глаза.

– Что значит, готово?

– Это значит, я закончил.

Энжи рассердилась.

– Ты издеваешься надо мной? Ты только начал.

– Нет, начал я уже давно.

В смятении она смотрит, как он разворачивается и, сделав несколько шагов, опускается в свое любимое кресло, как ни в чем ни бывало вытянув ноги перед собой.

Подумав немного, она решает, что лежать в таком виде глупо и все равно не поможет понять, что произошло, и поэтому встает и присоединяется к нему, попутно отметив, что за то время, что понадобилось ей, чтобы добраться до окна, диван вернул себе прежнюю форму, превратившись в копию сиденья, которое занял Хан.

– Если ты сейчас же не расскажешь мне, в чем дело, клянусь, я… – начинает она, но он поворачивается к ней и просто молча смотрит ей в глаза, так что она останавливается и замолкает в нерешительности.

– Десять минут назад, – произносит Хан, как будто продолжая предыдущую фразу.

– Десять минут на… – и тут до нее доходит. – Сразу же после того, как мне стало плохо.

Он кивает.

– Почти сразу. Хотя морская болезнь при телепатическом общении – явление и в самом деле довольно редкое, она легко узнаваема, и для того, чтобы увидеть, что речь идет о ней, мне не нужно было обращаться к долговременной памяти. Но если я хотел сделать то, что собирался, – мне нужно было тебя отвлечь, – добавил он, увидев, что она собирается спросить еще что-то. – С тобой очень удобно работать, – мягко сказал Хан, – но высокая чувствительность и острое восприятие не всегда полезны.

Энжи кивнула, вспомнив, о чем спрашивала его пару минут назад.

– И то, что ты сделал после, – это был…

– Не вход, а выход, – спокойно подтвердил Хан. – Выходить лучше все-таки при участии пассивного партнера, это позволяет корректно завершить процесс.

Энжи покачала головой и внезапно рассмеялась.

– Я должна была догадаться, – сквозь смех сказала она. – Это же ровно то же самое… То же, что ты проделал с бирманским раджой в тысяча девятьсот восемьдесят пятом. Мы буквально недавно об этом говорили.

– Согласись, что более действенным было предложить ему мирный договор после того, как он узнал, что мои союзники в Китае, Таиланде и Вьетнаме блокировали все его торговые магистрали и в одностороннем порядке вышли из всех предшествовавших соглашений, – хмыкнул Хан.

Энжи усмехнулась.

– Согласись, что ты просто авантюрист.

– Не смог устоять перед искушением немного размять мышцы, – глаза Хана блеснули. – К тому же, я терпеть не могу тратить лишнюю энергию на то, чего можно достичь без применения силы и с максимальным комфортом для всех. – Он окинул ее критическим взглядом. – В целом, непохоже, чтобы ты жаловалась.

– Я подумываю начать, – девушка угрожающе оскалилась.

– Наконец-то, после более чем двадцати лет у власти и трехсот лет в криосне я встретил человека, заставившего меня действительно содрогнуться, – Хан откинулся на спинку сиденья и весело уставился на нее.

Энжи фыркнула и, нащупав в кресле рядом с собой пухлую бархатную подушку, устало запустила в него.

Хан ловко перехватил импровизированный снаряд.

– Координация в норме, эмоциональная сфера и скорость реакции – тоже, – задумчиво протянул он, разглядывая изящный предмет в своих руках. – С интеллектом небольшие проблемы, – Хан наморщил лоб и философски вздохнул, – но с этим ничего не поделаешь. Боюсь, здесь налицо банальные природные ограничения.

– Я тебя убью, – с наслаждением пообещала Энжи и отвернулась в тщетной попытке скрыть новый взрыв смеха. Ей пришло в голову, что она еще легко отделалась. Что бы было, реши он, что ее интеллекту требуется апгрейд?

– Энжи, это было легкое и совершенно безопасное воздействие, – серьезно сказал Хан, когда она вновь обернулась к нему. – Если хочешь, можешь проверить это прямо сегодня, когда выйдешь из виртуальной реальности. Просто попроси Лестера провести стандартное обследование.

Энжи кивнула. Ни один человек, даже такой самоуверенный, как Хан, не стал бы намеренно делать подобные вещи, зная, что последствия его вмешательства проявятся при первом же плановом сканировании или МРТ.

– Зато теперь я понимаю, почему тебя боялась половина земного шара, – рассеянно заметила она. – А та пресловутая четверть, которой ты управлял, должно быть, чувствовала себя вполне довольной: ей бояться было уже нечего.

Хан только улыбнулся, ничего не сказав.

Энжи довольно хмыкнула, поймав его одобрительный взгляд, и прикрыла глаза, вызывая в памяти ментальную карту, с которой они работали до начала сегодняшнего инцидента. Развернув перед собой голографическое изображение, она открыла очередной файл.

– Руперт Ойстен Виттенбах. Министр финансов Индии с 1982 по 1988 год.

Хан сложил руки на груди и принялся рассказывать.

‍