Страница 7 из 20
- … И она сказала, что если Татьяна Олеговна так любит темные тона, пусть занимается организацией похорон, а на нашей свадьбе все должно быть светлым, легким, воздушным.
- А? Чего? – я вздрогнул, будто очнувшись от глубокого сна, в который меня загнали эти бесконечные разговоры ни о чем. На самом деле я дремал с открытыми глазами, выключившись на какое-то время из реальности – слушать (именно слушать!) Алёну больше, чем полчаса, вообще чревато для нервной системы, а моя в последнее время и так демонстрирует наличие сквозных дыр.
- Ты что, не слушал? – тотчас возмутилась Алёнка, сильно пихнув меня в бок острым локотком. – Ну что это такое! Я битых двадцать минут рассказываю тебе о том, как мама пыталась доказать Татьяне Олеговне…
Бла-бла-бла… Я медленно моргнул.
- Детка, ты еще не забыла, где мы находимся? – безразличным тоном поинтересовался у начавшей закипать Алёнки, меньше всего желая сейчас огрести на свою голову очередной скандал.
Та несколько сбавила обороты, но совсем сбить благоверную с толку у меня бы ни за что не вышло.
- Влад, твой отец вовсе не при смерти, и он сам сказал нам, что не потерпит, если из-за этой… неприятности мы отложим нашу свадьбу.
- Положим, он говорил совсем другое.
- Много ты там слушал! Семен Егорович пообещал непременно сплясать гопак на нашем вечере.
- Со сломанной ногой?
- А… - Алёна, наконец, заткнулась, сердито перевернув глянцевую страницу придурочного журнала «Ах, эта свадьба!..»
Тупее и бесполезнее издания я в жизни не видел.
Конечно, Алёнка мелет невообразимую чушь, но отец в самом деле старается выглядеть молодцом, даже несмотря на мучащие его постоянные боли, пару сломанных ребер и обездвиженную конечность. В этом весь он. Я вообще не помнил, чтобы отец когда-нибудь жаловался или хоть как-то давал понять окружающим о том, что в этой отстойной жизни ему тоже, как и всем обыкновенным людям, бывает довольно хреново. У него нереальная сила воли. Сам я этому так и не научился, хотя в отце это качество безмерно уважал, как, впрочем, и многие другие, не передавшиеся мне по наследству.
Мама, едва прознав о случившемся, устроила такой невообразимый кипиш, что теперь весь медперсонал проходил мимо палаты отца едва ли не на цыпочках. Впрочем, лечащий врач, хмурый широкоплечий тип, на могучей груди которого едва сходился белый халат, под это ее влияние так и не попал. Казалось, истеричные родственники его подопечных вообще не интересовали бравого доктора; я бы не удивился, узнав, что тот их вообще не замечает. Мама немного посопротивлялась такому пренебрежительному отношению, но в конце концов признала победу за стойким врачом. Теперь в его присутствии она – удивительное дело – скорбно поджимает губы в тонкую нить и молчит, даже не задает никаких вопросов. Ну, почти никаких.
- Ой! Какая прелесть, - Алёнка вновь задергалась и принялась активно пинать меня свадебным журналом, пытаясь подсунуть мне под нос очередную глянцевую страницу с традиционно тупым содержанием. Чтобы отвязаться от благоверной, я покорно опустил глаза на бумагу и едва подавил смешок – моя будущая супруга искрилась лучистым восторгом, тыкая острым цветным ногтем в костлявую модель, кокетливо придерживающую корсет длинного белого платья на нулевой – я специально посмотрел – нет, правда, нулевой груди.
- Ты в него не влезешь, - буркнул, задумчиво потерев подбородок указательным пальцем и вроде как желая быть полезным, но Алёнка вдруг решила смертельно оскорбиться:
- Чего-о?!
- Точнее, кое-какие твои части, - повел бровью, решив, что выдержал сегодня достаточно, чтобы позволить себе немного подраконить отходчивую Алёнку.
Та предсказуемо надулась:
- Идиот!
Да хоть распоследний мудак – без разницы; у меня теперь есть минут десять священной благоговейной тишины, не омрачаемой острой необходимостью восхищаться тряпками белого цвета, рассматривать которые нет ни малейшего желания. О большем мечтать уже не приходится.
Алёнка уткнулась в журнал.
Мы давно с ней знакомы – мать вечно таскала в наш дом свою лучшую подругу, а та зачем-то изредка приводила с собой и мелкую дочь, которую не с кем было оставить. Алёнка всегда была красавицей – темноволосая, с большими наивными глазами и пушистыми ресницами, немного пухленькая, что вовсе ее не портило и даже придавало некой… пикантности. Тем не менее, я предпочитал ее не замечать, так как тихая девица, чинно сидящая по правую руку от своей жеманной мамаши, никоим образом не могла вызвать на себя мой интерес. И лишь месяцев так девять-десять назад я вдруг обратил на нее внимание не как на назойливую малявку-приложение к не менее назойливой маминой подруге; можно сказать, взглянул совершенно другими глазами. Отметил то, чего не замечал раньше – миловидное личико, округлые бедра, аппетитную пышную грудь, на которой теперь, по жалобам Аленки, не сходился ни один корсет, на удивление вытянувшуюся и постройневшую фигурку. Девица упрямо метала в меня взгляды-молнии, безмолвно обещая продемонстрировать все это в более интимной обстановке, пока я не решил, что глупо упускать шанс потискать такую девчонку, раз уж она сама так наивно плывет в мои руки, ну и…