Страница 3 из 20
Мольберт, мой давний друг, расположился у самого окна просторного светлого помещения, отведенного мною под мини-студию. Можно сказать, мы переехали вместе – он появился у меня на следующий день после того, как я обосновалась в этой квартире, твердо решив начать новую, по возможности счастливую жизнь. На натянутом холсте постепенно вырисовывалось симпатичное женское лицо, а я, высунув от усердия кончик языка, в полной мере способствовала этому процессу.
На мне была только длинная, щедро заляпанная разноцветными пятнами футболка, свободная, не стесняющая движений, очень удобная. В своей квартире я вообще надевала минимум одежды, предпочитая чувствовать себя комфортно, раз уж все равно некому обращать внимания на мой непрезентабельный внешний вид. Старая футболка давным-давно растянулась до неприличных размеров и теперь свободно свисала с моих плеч, но я уже так к ней прикипела, что выбросить, сменить на что-то более новое и красивое, рука не поднималась.
Зазвонил телефон. Увлеченная тем, чтобы правильно подобрать пропорции будущему портрету, я какое-то время старательно игнорировала надоедливые звуки, доносящиеся из спальни. Никаких важных звонков в это утро я не ждала, бабуля в случае чего позвонила бы мне на мобильный, как, впрочем, и Дмитрий, и кто-либо другой, имеющий отношение к художественному училищу, в котором я работала. Однако мобильный молчал, а вот неведомый абонент все не унимался. Включился автоответчик, и я, навострив уши, обратилась в слух, благо открытая дверь в спальню не слишком заглушала звуки.
- Алло, Варвара, это Татьяна Олеговна, - донеслось до меня неторопливое, но более чем ошеломляющее начало будущего монолога. От неожиданности я выпустила из рук карандаш и повернулась в том направлении, откуда вещала невидимая мне женщина, звонок от которой по вероятности мог сравниться разве что с моим водворением в кресло Белого дома. Или с получением мною Нобелевской премии за прорыв в художественном искусстве, что, в принципе, одно и то же.
Этот голос, твердый, с неизменными металлическими нотками в каждом произнесенном слове, как незваный гость из прошлой жизни, остро резанул обострившийся слух. Даже спустя несколько лет я отчетливо помнила эту интонацию, которую Татьяна неизменно пускала в ход, когда вынуждена была разговаривать со своей горячо любимой невесткой в моем лице. Моя бывшая, воистину незабываемая свекровь упорно демонстрировала как мне, так и всем окружающим, что день нашей свадьбы с ее сыном навеки отпечатался в ее памяти, как самый ужасный.
Железная, абсолютно непробиваемая леди, воплощенное зло и самый настоящий терминатор в юбке; вот какой запомнила я свою единственную свекровь.
Однажды в порыве вдохновенной фантазии, неопытной наивности и искреннего желания доставить ей удовольствие, я нарисовала Татьянин портрет, и она на меня смертельно обиделась, хотя рисунок получился отличным – это подтвердили все, кому довелось его лицезреть. Только одной Татьяне виделись «намеренно искаженные черты лица, тяжело выпирающий подбородок» и, мое самое любимое, «многоговорящий оскал».
Поразительно – небрежный пассаж про такой оригинальный оскал я помню очень ясно, как будто кто-то педантично напоминает мне о нем каждое утро, в строгий унисон со звонком будильника и гневным Татьяниным «Хамка! Вот такой ты, значит, меня представляешь?!».
- Семен попал в аварию, - продолжила между тем Татьяна, явно испытав немыслимое облегчение от того, что приходится говорить именно с автоответчиком, а не лично со мной.
Я в растерянности смяла заляпанный краской подол футболки и опустила глаза вниз, разглядывая свои голые ступни. Слова Татьяны, словно с огромной неохотой, перекатывались от одного полушария к другому, но общий смысл не спешил дойти до меня в полной мере.
- Он сейчас в больнице, в тяжелом состоянии. Машина всмятку; просто чудо, что там ничего не успело загореться до того, как к месту аварии подоспела помощь. – она помолчала, подбирая слова для следующей реплики. - Не знаю, зачем ему это нужно, но он попросил меня позвонить тебе. Возможно, он надеялся, что ты…
- Алло, - сбросив с себя кокон неведения, я в считанные секунды оказалась у телефона и порывисто схватила трубку, крепко зажав ее между ухом и ладонью. – Татьяна Олеговна?
Семен Егорович, муж леди Терминатор и мой бывший свекор, остался в моей памяти одним из самых приятных людей, так как всегда относился ко мне намного лучше, чем я того заслуживала. Он, в отличие от своенравной супруги, никогда не судил предвзято, на все смотрел сквозь призму неизменного оптимизма, заряжал отличным настроением всех вокруг, не заботясь, кто перед ним – друг или затаившийся враг. Наверное, поэтому они всегда жили с Татьяной душа в душу, в чем-то ограничивая, а в чем-то, наоборот, успешно дополняя друг друга. В свое время Семен Егорович безоговорочно принял внезапное известие о том, что я теперь законная жена его сына, сразу же, не колеблясь, приписал меня в члены своей семьи, а однажды даже назвал дочкой, признавшись, что относится ко мне именно так. Я тоже к нему прониклась; кажется, еще никто и никогда не относился ко мне с такой теплотой, как этот необыкновенный человек. Создавалось впечатление, что наш стихийный разрыв с Владом свекор переживал даже сильнее меня; даже спустя месяцы он звонил на мой новый номер, не скрывая своей надежды на то, что мы образумимся и не станем крушить сгоряча. Его пожелания не оправдались.