Страница 39 из 147
- Абсолютно верно.
- Ну, в таком случае, нашей милой воришке большие беды не грозят. Да и вас, надеюсь, это не сильно беспокоит…
- Как скажете…, - в голосе Азара не было ни тени подоБосхтрастия, скорее, щепотка лукавства.
- Прибыло – убыло, ну, и бог с ней, с пудреницей. Это все?
- Можно сказать – все.
- В вашем голосе – сомнение, будьте проще, Азар, кто, как не я, готов вас всегда выслушать…
Помолчав, Азар решился.
- Мне приснился сон.
- Я вас слушаю.
- Мне приснился странный человек, даже и не человек, скорее всего, житель Высшего Мира.
- Из Шамбалы?
- Нет, из какого-то другого, очень похожего на земной, но с небесной сущностью. Я всегда подозревал о его существовании, а теперь он явил себя мне во сне.
- Это любопытно.
Ян задумался. Подошел к стеклянной двери, застыл взглядом, направленным в никуда.
- Этот пограничный мир – особенный, ни земной, ни небесный, все вместе.
- Я слышал о таком. Люди называют его чистилищем, но не имеют никакого представления о том, какой он.
- Вы ведь не верите в ад.
- Да, я не верю в ад. Я не верю в Сатану, зато я верю, что Бог – един, он состоит одновременно из мужского и женского начала, как впрочем, и мы все. И вы это понимаете лучше меня, Азар.
- Что касается божественного, - наставник лукаво улыбнулся, вы ведь знаете, я не всегда был безупречен.
tБезупречность…, - Ян вернул Азару ответную улыбку, - безупречность – любимая фишка йогов, нам с вами до них далеко. Недавно я бы еще добавил в этот список монахов, но после знакомства с одним из них в Западной Польше, пожалуй, воздержусь…
- Этот человек смутил вас своими поступками?
- Нет, этот человек имеет свое собственное представление о Всевышнем, и оно абсолютно не соответствует Канону. С одной стороны, это радует, с другой…, - в голосе Яна обозначилось сомнение.
- У каждого из нас свой Господь…
- Да-да, я знаю.
Звякнул дверной колокольчик.
- Посетители, господин Ян.
- Да, конечно. Послушай, Азар. Я хочу тебе сказать одну вещь, - Ян сделал паузу, посмотрел на вошедшего человека, - я уеду к себе в Пиренеи, поживу там какое-то время.
Наставник склонил голову, словно присматриваясь к собеседнику.
- Надолго собираетесь?
Ян знал, от этого человека невозможно ничего скрыть. Он ответил ему взглядом, в котором было даже больше, чем просто «да» или «нет». Азар все понял.
Посетитель проявлял нетерпение, но Азар не торопился, он смотрел на Яна так, как смотрят на близкого человека, который вот-вот уйдет навсегда. Бжиневски вдруг обернулся, подошел к старику и обнял его. В этом жесте была вся жизнь, все годы их драгоценного общения.
- Азар, если вдруг что…. позаботься об этом месте, - Ян обвел взглядом лавку, - я оставил все необходимые документы в банке. Ладно, ты справишься здесь? Я пойду, прогуляюсь.
Настойчивый стук монеткой по прилавку вернул Азара к своим обязанностям, но если бы в этот момент его видел кто-то из постоянных клиентов, он бы сказал, что совсем недавно этот замечательный старик пережил великое горе, осколки которого попали ему в глаза и сердце.
Ян Бжиневски вышел на улицу. Предстоящая прогулка обещала быть особенной, потому что Ян покидал привычный мир, милые сердцу традиции и обряды, - утренний обход Парижа, чашечка горьковатого кофе на террасе кафе «Mishel», аромат из булочной Гийома, ночной парад Елисейских Полей, осенний Люксембургский Сад. Эти картины взрослой жизни в один миг были вытеснены неожиданно возникшим воспоминанием детства.
Варшава, их огромный особняк, детская зала с дубовыми книжными стеллажами под потолок, маленький Ян, сидящий на ковре, вокруг него разбросаны детали конструктора, дверь открывается, входит отец, высокий, смеющийся, в светлом костюме. Он подходит к сыну, смотрит, как тот играет, садится рядом с ним на корточки, гладит по голове, берет за подбородок и вглядывается в его глаза, - ты всегда будешь моим сыном, тебя никто не сможет у меня отнять, слышишь, никто, - после целует его в лоб, встает и уходит.
Только сейчас, спустя годы, взрослый Ян Бжиневский вдруг постиг одиночество этого родного для него человека, всю его тоску и безысходность, напополам с унизительным бессилием. Мысль о том, что отец позволил кому-то другому распоряжаться его жизнью, всегда была для него пыткой, но именно сегодня, в этот час, стоя на парижской мостовой, он забыл о собственной обиде, ощутив почти физическую душевную боль, пережитую его отцом.
Ян всегда ощущал себя более сыном отца, нежели матери, но произошло именно то, чего отец так боялся, у него отняли сына. Позднее мать не поехала на его похороны и не позволила Азару отвезти туда сына.
Воспоминание детства, такое драгоценное, явное. Ян был благодарен памяти, что она оставила ему хоть какие-то фрагменты очень далекой жизни. Прежде чем вернуться к Началу, он хотел вспомнить самое важное, и ему это удалось. Кем бы он ни был, с кем бы ни работал, в какой уголок мира ни попадал, он всегда ощущал свою связь с отцом. Особенно сейчас. В своем любимом костюме, цвета топленого молока, - единственная вещь, оставшаяся в память об отце, - Ян шел по Парижу. Узнавая и открывая его заново, вглядываясь в матовый дымок над трубами, в узорчатые сплетения Эйфелевой башни, в дремлющий под полуденным солнцем Мулен Руж, Ян ловил приметы повседневной жизни, очаровательной в своей простоте.