Страница 30 из 147
Судьба-судьбинушка мудра необычайно. Это стоит признать. Не успел Дэмон раствориться в городском гуле, как она ему, раз, и подкинула фартовый билетик. На углу его же дома, на водосточной трубе рваными лепесточками зазывало скромное объявление, где крупными буквами было написано: МАНСАРДА и следующая строчка, чуть помельче, уточняла: только для художника. Далее – телефон обладательницы сего богатства. У Николая Васильевича захватило дух. Он быстро вернулся домой, захватил с антресолей пару картин, позвонил по телефону, узнал адрес и поехал на встречу с его Величеством Случаем.
Дверь открыла невысокая женщина лет пятидесяти. Тонкие черты лица, идеальная осанка. Жестковатое выражение лица смягчали очень красивые глаза фиалкового цвета.
- Я по объявлению, - голос Николая Васильевича оказался непривычно хриплым, он даже испугался.
Женщина внимательно посмотрела на него, это длилось меньше минуты
- Подождите, я возьму ключи, она отошла в глубину квартиры, где-то поодаль звякнул металл, она вышла на лестничную клетку, набросив на плечи настоящий оренбургский платок, - пойдемте.
Они поднялись на пару этажей, все это время перед глазами Дэмона была ее прямая спина, узкие, но крепкие бедра, под одеждой угадывалось суховатое, но натренированное тело спортсменки, хотя, нет, скорее балерины. Когда она выходила из квартиры, Дэмон приметил характерную поступь – носки вразлет. Чуть позже она подтвердила его догадку. Владелица заветной жилплощади была в прошлом балериной, с не очень счастливой судьбой.
«Мой отец хотел, чтобы я шла в балет, мне не было пяти лет, когда он отправил меня в Вагановское, первый раз меня забраковали, но взяли на следующий год. Мой мастер долгое время думала, что я не сдюжу, уж слишком тщедушной я выглядела. Но я сдюжила. И отец был очень рад этому».
В ее словах чувствовалась горечь то ли от несбывшихся надежд, то ли от обиды. «Вы не хотели заниматься этим?», - неожиданная догадка поразила Дэмона. Она действительно не хотела идти в балет, ей это было чуждо. Она хотела стать художником, как ее отец. «Это не женская профессия, к тому же чаще всего довольно голодная». Отец был прав. Дважды прав. Но он не знал, сколько силы и жизнелюбия в этом худеньком теле. Он не знал, какие удивительные сны видит по ночам его единственная дочь, как ей нравится запах красок, и как мучительно тяжело ей дается балетная муштра. Но он хотел только одного – избавиться от обузы, перепоручив свое единственное позднее чадо заботам сухопарых «классных дам», которые, несомненно, не только помогут ей обрести будущую профессию, но и проследят за ее взрослением, и если что, уберегут от опасных связей и соблазнов.
«Моя мама рано умерла, я ее не помню. Отец всегда был добр ко мне, а я его уважала…». «Уважала», - слово, лишенное сердечной привязанности, той самой, что непременно должна существовать между дочерью и отцом. Но в ее словах не чувствовалось никакого изъяна, она искренне верила в то, что говорила. Уважение свойственно скорее тем чопорным векам, в которые были принято именно уважать, а не любить. В ту пору все должно было происходить в благородной великосветской манере, и проявление чувств воспринималось как недостаток воспитания.
Новая знакомая Демона, казалось, сбежала из той поры. Хотя иногда, словно лучик осеннего солнца, в ней искрила жизнь подлинная, удивительная ясность в глазах была свидетелем того, что еще не все желания умерли в этой красивой загубленной женщине.
«Я хочу исполнить волю отца». Они поднимались все выше и выше. Глядя по сторонам, Дэмон испытывал чувство легкого шока: темные сырые углы, пустые банки из под пива, расписанные подростками стены, матовый плафон на лестничной клетке, немытый годами, треснутые стекла окон, под потолком отвалившаяся лепнина. Сиротство человеческого духа и абсолютная ненужность проступали в каждом сантиметре этого дома. А сколько таких домов было в этом славном городе. И в каждом – такая же безрадостная картина, свидетельство равнодушия и жадности, пошлости и продажности. Жизнь человеческая в таких местах не стоила ни гроша, унылые смуглые дворники заявлялись сюда лишь по раздраженному требованию жильцов после неоднократных звонков в ЖАКТ, делали свою работу без разумения и понятия.
Дэмон поежился, представшая перед глазами картина была безрадостной. Но вот они подошли к заветной двери, она открылась неожиданно легко, без надрывного скрежетания, что свидетельствовало о ее рабочем состоянии. Внутри не в пример увиденному, было чисто, светло, даже воздух не казался тяжелым, как обычно бывает в нежилых помещениях. «Мой отец последнее время здесь жил, он чувствовал, что скоро умрет, поэтому не выходил из мастерской». В узкой неосвещенной прихожей чувствовался запах, характерный для живописных мастерских. Прямоугольники и квадраты картин белели в полумраке, - все они почему-то стояли изнанкой – самих холстов Дэмон не видел. Направо – маленькая дверь – «здесь туалет, из него проход в ванную, но теплой воды нет, мы никак не могли добиться от ЖАКТА, чтобы пришел водопроводчик и все починил».
Женщина обернулась, посмотрела на Демона уже знакомым ему пристальным взглядом, - «меня зовут Маргарита Николаевна, пойдемте, я покажу вам саму мастерскую». Она прошла чуть дальше по коридору, и толкнула тяжелую дубовую дверь. Дверь отворилась легко и бесшумно, они оказались в большой светлой комнате.
Первое, что увидел Николай Васильевич – было полукруглое, как полумесяц, окно. Треснувшее в нескольких местах, с ободранной рамой, оно, тем не менее, создавало особое ауру. Через него на пол, выложенный не паркетом, а широкими деревянными досками, лился свет, какой бывает только на большой высоте. На первом или даже третьем этаже такая игра бликов невозможна.