Страница 17 из 147
«Если ты воспринимаешь написанное в Белой Книге, как приговор этому миру, - это твое право, но помни, что даже такой мыслью ты участвуешь в его убийстве».
Лайош цитировал слова самого Яна, сказанные сразу после поездки – «Меня мучает вопрос: достоин ли этот мир продолжения?». Если бы Ян мог знать, что эта фраза всколыхнула весь Высший мир, а именно - весь Интерриум… Если бы он мог знать, что как только эти слова прозвучали, его Комендант – Фредерик Лабард собрал свою верную команду и переадресовал этот вопрос им: «Мальчики, дорогие мои итерны, наш земной брат усомнился в смысле земного мира, а что скажете вы?».
Литерный посмотрели друг на друга, - а что говорит начальство? – Лабард ответил: Начальство интересуется нашим мнением. «Как приятно!», ответили Литерный. Поразмыслив, они обратились к Коменданту. «Мы думаем, что у этой истории должно быть продолжение». «Ну и чудесно, я так и передам выше».
Когда пришло время Океана, Лабард встретился со своим любимцем – итерном Босхом. Они ушли в поля, и завели любопытный разговор. О нем - чуть позже.
Ян Брежневский ничего не знал о небольшом консилиуме в Террариуме. Поэтому, стал еще проще относиться ко всему происходящему. Всем своим многочисленным знакомым и коллегам он объявил о небольшом отпуске. Встреча в консульстве была его последним выходом в свет…
Лунные зайчики разукрасили ночной Париж. Ян Брежневский стоял и смотрел на звезды. Струйка древнего космического холода потекла меж лопаток. Он передернул плечами. Слова из Белой Книги всплыли в памяти отчетливым эстампом: «Если ты хочешь постичь истину, найди в себе высшую точку…».
«Мы скоро все умрем, сказка подходит к концу. Эксперимент с солнцем в молоке не удался», - слова, сказанные Яном своему другу Рене под сводами старинного особняка, в самом центре одного из красивейших городов земли прозвучали пафосно и странно. Рене внимательно посмотрел на Бжиневски. «Ты не болен?». «Я устал, хочу уехать».
Ян Бжиневсаки вышел из консульства, сел в машину и поехал домой. Лунные зайчики растеряно смотрели ему вслед. Изящные лавочки с гнутыми ножками жались к фонарям. Аллея Елисейских полей была одинокой, как никогда. Продрогший Собор Парижской Богоматери в предрассветных сумерках выглядел особенно сиротливо. «Он больше в нас не верит», - зашелестели невидимые голоса. Может быть, души зодчих, запечатленные в седом камне, соскучились по свободе, или набережные Сены почувствовали разрушительную силу воды, но в тот момент, когда то, что казалось неживым, вздрогнуло, единый молитвенный взгляд, мольба о спасении рванулась в небо, прорезала ледяной мрак Космоса, и выше, выше в невидимые, но существующие миры, туда, в убежище душ, где так покойно и светло.