Страница 11 из 147
Позади него колыхалась воздушная занавеска, за ней в огромной зале бурлила фешенебельная жизнь. Дорогое шампанское искрилось в тонких высоких фужерах. Официанты разносили легкие закуски на серебряных подносах. Вокруг все сверкало хрусталем, бриллиантами и улыбками. Вечер был устроен в честь помолвки консула. Все эти забавные люди не имели ни малейшего понятия, что на самом деле происходило в этот момент. Они не знали, что рядом с ними в образе Мистера Безупречности находился человек, знающий об этом мире все. Если бы они это поняли, то, наверное, сошли бы с ума.
Человек в костюме цвета топленого молока вышел с балкона, прошел через всю залу, улыбнулся служебной улыбкой паре знакомых и вышел. За стенами консульства дышалось необыкновенно легко. Была поздняя весна. Он расстегнул пуговицы пиджака и, засунув руки в карманы брюк, пошел прочь. Через несколько минут свернул на маленькую узкую улочку и устремился по ней вниз в ночной город. Его высокая фигура сиротливо выделялась на фоне пустынного пейзажа.
Редкие огоньки то вспыхивали, то гасли, где-то тонкими каблучками по асфальту про цокала «ночная бабочка». А он тихо шел по городу, будто нарочно сворачивая в самые узкие и неприметные переулки, где неоновым вывескам нет места. Эхо его шагов, словно бездомный щенок, бежало за ним по пятам. В воздухе неудержимо пахло чем-то пряным. Откуда пришел этот запах, где был его исток – человек не знал, но аромат этот ему нравился. Во всяком случае, время от времени он делал глубокую затяжку, как если бы курил ароматную папиросу.
До рассвета еще было далеко. До него надо было дожить. Этому человеку было хорошо знакомо чувство, когда каждая последующая минута – как подарок небес, за который надо обязательно сказать «спасибо». Он не любил ночь, потому что чувствовал себя ее заложником. У него к ней был особый счет, и он надеялся когда-нибудь с ней рассчитаться. Вот уже много лет бессонница обрекала его на противостояние с миром мрака и тишины, и это время он проводил в странном оцепенении. Хотя было во всем этом нечто притягательное, - чтобы как-то примириться с этим странным состоянием тела и духа, он решил, что будет воспринимать все вокруг, как театральную декорацию, и надо сказать, что многое соответствовало этому. Можно было сидеть в пустынном парке, вслушиваясь в жизнь – шелест гусениц и дождевых червей, шуршание жуков по асфальтовой мостовой, говор крохотных птичек в кронах деревьев, воркотню голубей под самыми крышами домов, что звучала как симфония. Ветер полоскал кое-где оторвавшиеся афиши, и биение самого главного сердца доносилось до него откуда-то из глубины неба. Сена в огранке набережных, несет свое мутное течение прочь из сердцевины города. На аллеях радужные нимбы фонарей превращают их в ирреальные символы ночи. Но этот человек предпочитал только один конкретный бульвар, где было особенно темно и тихо. Он сидел на маленькой лавочке с чугунными подлокотниками и вслушивался в ночную симфонию Парижа.
Неожиданно человек встал и медленно пошел вперед. Вскоре перед ним обозначились Елисейские поля. «Самое главное, вовремя улыбнуться», - эти слова, сказанные ему еще в прошлой жизни старьевщиком на одном из базаров Бейрута, отчетливо всплыли в памяти. Как он был прав, безвестный маленький человек, в руках которого оживали минувшие столетия. Он знал цену старым вещам и называл их древними сокровищами, - и души считал такими же сокровищами, бесценными и хрупкими. «Улыбка – это ключ к миру, если бы те, кто думает, что творит историю, вовремя улыбались, мы бы уже поняли смысл библейской фразы о том, что человек создан по образу и подобию Божию».
Человек в костюме цвета топленого молока часто задавал себе этот вопрос: в чем оно, это подобие? И покинув родной Париж на десятки лет, взойдя на головокружительные вершины, он однажды в потайном месте увидел Карту Мира. И увидев ее, понял, что подобие Бога – это акт Творения, дар создавать из мертвой материи – вечное, а из живых микроэлементов – прекрасное и одухотворенное.
До рассвета оставалось несколько часов, - в пять добродушный хромой булочник Гийом приедет к своей лавочке на старом велосипеде, его позвякивание будет слышно издалека. Спустя пять минут, пронзительно заноют поднимающиеся жалюзи, и взору ранних прохожих предстанет витрина, напоминающая русскую кондитерскую конца 19 века накануне Рождества. Каких только хлебобулочных чудес не было на этой витрине: крошечные, словно игрушечные бублики и песочные человечки, фигурки сказочных персонажей из марципана, целые вкусные города, созданные руками пожилого гения-кондитера. И еще бесконечное число сладких чудес, возникших по воле человека, оказавшегося в одноместной лодке судьбы.
Человек в костюме цвета топленого молока хорошо знал булочника Гийома. Знал и любил. Он обязательно остановился бы поболтать с ним, но время поджимало. Рассвет подступал к зданиям. Он уже подсветил Эйфелеву башню и теперь медленно, но верно завладевал пространством площадей и парков. Скоро он доберется и до лабиринта переулков. И тогда жизнь, безудержная и немного циничная в своей неизбежности пропитает собою все вокруг, - Монмартр и Монпарнас, улочки за Дворцом Правосудия, площадь Этуаль с Триумфальной Аркой, - холодный камень ответит солнцу «да» и окрасится в розовато-оранжевый цвет. Затем жизнь коснется цветов в Ботаническом саду, и их гибкие стебли обретут фантастическую грациозность. Потешная армия солнечных зайчиков отправится на штурм Люксембургского сада. Затем жизнь коснется ранних прохожих, кого работа превратила поневоле в жаворонков. Воображая себе подобные городские картины, человек улыбнулся, потому что они навеяли ему фрагменты фильмов Ренуара, в которых утренний рабочий Париж был запечатлен с особой любовью.