Страница 109 из 147
…Нести у сердца кольцо власти – значит быть одному. И Братство Кольца – это всего лишь отвлекающий маневр, предшествующий долгому беспокойному путешествию Фродо Бэггинса. Как истиный ребенок, он ощущает скрытую угрозу, исходящую от кольца, однако для него кольцо – это не сила и власть, но чудо, непреходящее, опасное, притягательное. Из этого союза вещи и живого существа возникает дилемма - может ли смертный отказаться от волшебства, сулящего ему бесценные дары
Глядя на мятущегося Фродо, мы спрашиваем себя, - властны ли мы над нашим сердцем, почему наши уста смеются, когда душа плачет, зачем мы идем на явный риск, ради призрачной награды, почему мы обречены терять самых сильных, умных, добрых и ясных. Каждое мгновение жизни цвет мира уходит в небытие, почти так же, как Фродо уходит вслед за эльфами в бессмертие, прекрасное, цветущее, недоступное для нас…»
«Властелин колец» не был для Божены миром грез, наоборот, постепенно он превратился в некую модель ирреального мира, в котором многое, если не все зависит от воли его жителей. Точно таким же ей представлялся Интерриум. Безграничное пространство, образы которого откликаются на мысли и желания тех, кто в нем оказывается. Время от времени она задавалась вопросом, почему ей позволено пересекать невидимые порталы и бродить по миру, который согревал ее душу и усмирял помыслы?
Вернувшись из Интерриума, Божена затаилась. Иногда, не замечая своего любимого мужчину, она застывала посередине привычного действия, - обеденной трапезы, мытья посуды или просмотра фильма. Ян это видел. Однако вопросов не следовало. Так продолжалось неделю.
Однажды вечером она, не глядя на него, тихо сказала:
- Я ничего о тебе не знаю.
- Знание может изменить твое отношение ко мне?
Божена молчала. Не потому, что не решилась ответить то, что действительно думала, просто ей вспомнились слова незнакомца на лиловом лугу: «Ценно дерево, которое плодоносит…». Хотела ли она ребенка? Нет. Хотел ли он? Может быть. Но по опыту Божена знала, - для мужчин нет страшнее темы, чем дети.
Ян наблюдал за ней. Было в его взгляде нечто отрешенное, словно он смотрит на нее издалека. Свет от торшера придавал паркету тепло-рыжий оттенок. Божена вспомнила одну из любимых книг детства – «Булка цвета лисьего хвоста». Уровень счастья в крови повысился. Она повернулась к нему, обняла за шею, - «У нас все замечательно…».
- Почему мой лисенок грустит? – эта фраза удивила Божену, она ведь только вспомнила сказку, в которой другом японской девочки был настоящий лисенок. К слову сказать, внешне Божена совершенно не походила на это животное, ни характером, ни чертами лица. Но скрывалась в этом вопросе интонация, которую женщины часто принимают за нежность.
- Все хорошо. Просто лето заканчивается.
- Тебе надо больше гулять, - Ян удобнее устроился на диване, Божена легла так, что ее голова оказалась у него на коленях, он взъерошил ей волосы, - я тут недавно обнаружил парк, за монастырем…
- Это кладбищенский парк.
- Тебя это смущает?
- Нет, он большой, светлый…
- и проспект далеко…
- Да, - Божена зажмурилась.
- У меня завтра дела, а ты погуляй, с утра. Утром там самое лучшее солнце, и очень красиво. Никого нет. Тебе будет полезно.
- Да, ты прав.
Однажды, на исходе лета, Ян стоял у кухонного окна, прижавшись лбом к стеклу. Эта картина пробудила в ней воспоминание из детства, когда она, точно в такой же позе смотрела вниз, во двор, где играли ее сверстники. Ей нельзя было выходить на улицу, и виной тому было слабое здоровье. Все, что ей оставалось, это сидеть у кухонного окна и млеть от тепла, - бабушка поила ее чаем с малиновым вареньем, от кашля давала солутан, теплое молоко с медом и содой. Зато Божена большую часть этого времени могла посвятить чтению, что она и делала с большим наслаждением. Когда уставали глаза, она ложилась в постель и долго, по несколько часов слушала сказки на пластинках. Чаще всего, девочка засыпала, и, конечно, ей снились Дюймовочка, Стойкий Оловянный Солдатик и Оле-Лукойе.
И вот, спустя столько лет, когда детство почти перестало ей принадлежать, она увидела знакомый жест в исполнении очень сильного, молчаливого мужчины, который привык контролировать свои чувства. Она подошла к нему, и прижалась к его спине. Он молчал. Почти сразу она услышала приглушенный звук природного хронометра, отмеряющего человеческий век. Это звук породил страшную мысль, а что будет с ней, если он прекратится. Если она войдет в кухню и там никого не будет.
Тогда от этой страшной мысли ее избавил Ян, словно почувствовав ее беспокойство, обернулся, обнял, поцеловал, заглянул в глаза так, как может смотреть лишь мужчина, которого любишь. И все отступило – и тоска по детству, и страх одиночества. Остался только он.
Лето сдавало свои дела новому владельцу, точнее, владелице. Осень еще не по-барски вольготно, но почтительно и осторожно, вошла в сени. Чуть-чуть замялась, смутилась, опять отступила, благородно уступив место на пару недель своему предшественнику. И заядрилось-покатилось бабье лето, - залузгало семечками, закружило первыми багровыми листьями, запестрело арбузными корками, пролилось по щекам сочными дынями и грушами, в глазах девушек отразилось соломенным солнцем, задурманило горечью полевых трав. Лето кланялось в пояс осени, словославило зрелую королеву, покровительницу опыта и мудрости.