Страница 3 из 11
Когда Музаффар увидел, что его войско изменило ему, то и он в испуге, как был неодетый за игрой в шахматы, так и вскочил на неосёдланную лошадь, пустившись наутёк. Ещё накануне он заявлял, что дойдёт со своим несметным войском до Петербурга, а теперь стремительно убегал от русских, не имея даже возможности остановиться для передышки. К ночи эмир достиг селения Хаваст и там наконец смог передохнуть. Подоспели слуги и сняли своего обгаженного повелителя с лошади — он справлял нужду прямо на коне, не снимая штанов. С восходом солнца собрались приближённые, в том числе сановники, и переодели Музаффара в чистые одежды. Так что в Бухару эмир вернулся в подобающем виде. Правда, после позорного бегства у него от двухсоттысячного войска осталось лишь пятьсот нукеров.
Столь сокрушительные потери объяснялись тем, что народ Бухары никогда не видел настоящего боя, ведомого регулярными войсками; мало кто из них представлял, что победители могут отказаться от преследования врага. Потому, побросав оружие и снаряжение, «воины джихада» побежали куда глаза глядят. Многие, заплутавшись, вышли на берега Сырдарьи, другие попрятались в горах, третьи затаились в степи, а некоторые умудрились выйти на расположение русского войска. Там к ним проявили сострадание: напоили, накормили и отправили по домам.
— Давай иди! Иди! Хош бол!
— Передай привет эмиру!
— Больше не воюйте!
Никому не было дела до снаряжения бухарского войска, оставшегося на месте последнего расположения. Русские даже не взглянули на это добро. Весь скарб: оружие, провиант в котлах, скатерти с утварью — впоследствии был разграблен степными киргизами и казахами.
Через месяц Бухарский эмир Музаффар признал вассальную зависимость от Российской империи.
Прошло пять лет после этого события, и по новому договору Бухарский эмират признавался протекторатом России. Но правительство Российской империи, во избежание неприятностей с Англией, не ратифицировало договор о протекторате и официально считало Эмират независимым. Поэтому Музаффару, невзирая на его «славное» боевое прошлое, был пожалован почётный титул Высочества. При этом, разумеется, наместник российского императора не собирался ставить его в известность о реальном положении дел.
По истечении времени к Его Высочеству Эмиру Музаффару прибыла делегация русских военных. В её составе находился молодой подпоручик Мицкевич — потомок польских татар[11]. На протяжении нескольких столетий его предки занимались исключительно военным делом. Такая же почётная доля выпала и Яну. После Кокандского похода его признали «негодным» к службе в регулярной армии из-за контузии. По прохождении краткосрочных курсов при Генеральном штабе было решено вернуть Мицкевича в строй в качестве агента-разведчика в Туркестанское генерал-губернаторство. В связи со сложными и напряжёнными отношениями между Россией и Англией на этом направлении возникла крайняя необходимость в образованных, думающих и преданных офицерах. Таковым являлся Ян Мицкевич — хорошо подготовленный физически, эрудированный, артистичный, знающий множество языков и отлично представляющий роль и место Российской империи в современном мире.
Он сразу был определён во двор эмира в качестве инструктора нукеров и личного охранника Его Высочества. Под прикрытием этой роли Мицкевич осуществлял свою главную задачу — не допустить контактов эмира с представителями других государств, в первую очередь с Англией. У Музаффара в связи с его появлением тоже возникли тайные устремления — молодой, подтянутый, симпатичный русский приглянулся ему в первый же день. Персидских рабов эмира тут же обуяла ревность при виде того, как их повелитель расточает знаки внимания офицеру с ровной полоской чёрных «венгерских» усов над столь же ровной линией волевого рта. Хотя Мицкевич, воспитанный в строгих традициях русской аристократии, сразу отверг нелепые попытки ухаживания со стороны эмира и сосредоточился на своих обязанностях военного инструктора. Музаффар ничем не выдал уязвлённости, но затаил азиатскую коварную злобу. И в скором времени ему представился случай отомстить своенравному русскому.
Глава 2
1877 год. Бухарский эмират.
Туркестанское генерал-губернаторство
В вечерней тишине, лишь изредка прерываемой редким стрекотом цикад и шелестом листвы, вдруг прозвучал призывный шёпот:
— Псст! Э-эй!
«Показалось или нет?! Кажется, кто-то зовёт?!» — подумал Ян. И вот опять шёпотом:
— Э-эй! Сударь!
Стараясь не звякать шпорами о камни мощёной дорожки, подпоручик приблизился к двухэтажному зданию, расположенному во дворце эмира. В окне мелькнула чья-то паранджа. Средь узоров ажурной решётки второго этажа появился сложенный вчетверо лист бумаги и упал к ногам офицера. Мицкевич осторожно оглянулся по сторонам и, быстро наклонившись, поднял записку. Затем без промедления удалился под тень деревьев дворцового сада — мало не покажется, если его увидят рядом с домом жён и наложниц эмира. Встав под кроной старой алычи, Ян развернул бумагу, пахнущую розовым маслом. Записка была написана на русском языке красивым витиеватым почерком: «Сударь! Умоляю спасти меня, забрать отсюда. Я благородная русская девица, которую обманом привезли из Самарканда и держат в неволе. С тех пор мне свет не мил. Слава Богу, эмир пока не обращает на меня внимания. Но его старшая жена проходу не даёт. Прошу Вас, сударь, помогите! Ольга К.».
Ян скомкал записку и спрятал в карман. «Как же поступить? — думал он. — С одной стороны, я связан перед эмиром обязательством об охране, в том числе его домочадцев. С другой стороны, долг любого христианина — помогать единоверцу, попавшему в беду. Надо каким-то образом всё проверить. Может статься, что это и вовсе ловушка, устроенная коварным эмиром». Думать так Яна заставляла перемена в отношении к себе со стороны Музаффара: он стал холоден; при встрече не задерживался рядом, как ранее, чтобы завязать беседу; смотрел куда-то сквозь него. Впрочем, Ян не нуждался в расположении своего, по сути, поднадзорного: главное, чтобы исправно платил жалованье и был на виду. За полгода эмир никуда не выезжал. Правда, ему нанесли визиты послы из Турции и Персии, зазывали в гости, но наместник пресёк всякие сношения с ними. Заявил, что вопросы взаимных отношений следует решать через российских послов в своих странах.
— Они способны ответить на любые вопросы относительно Бухарского протектората! — такова была жёсткая рекомендация.
Весной текущего года, вследствие Балканского кризиса, совершенно испортились отношения России и Османской империи. Жестокость, с которой было подавлено восстание в Болгарии, вызвала сочувствие к положению христиан Османской империи в Европе и особенно в России. Попытки мирными средствами улучшить их положение были сорваны упорным нежеланием турок идти на уступки Европе, и в апреле 1877 года Россия объявила Турции войну.
В тот же день, едва узнав об этом, Мицкевич примчался к наместнику царя и потребовал направить его в действующую русскую армию:
— Я не могу отсиживаться здесь, среди напыщенных дворцовых извращенцев.
— У вас, сударь, «здесь» другая задача, — сказал наместник. — Извольте выйти вон и больше с этим вопросом не подходите. Я только что получил депешу из Санкт-Петербурга об усилении контроля над эмиром. Его Высочество пытается проявить самостоятельность. Пишут, было перехвачено его письмо османскому султану.
Пришлось Яну уйти не солоно хлебавши. Но не прошло и месяца после того разговора, как произошло событие, в корне изменившее его судьбу. У этому времени он успел с помощью записок наладить регулярное общение с Ольгой-наложницей. Делали они это следующим образом. Девушка теперь не бросала записки на землю, а спускала на тонкой шёлковой нитке. Мицкевич забирал послание и привязывал своё, заранее написанное. Или же крепил нить к решётке нижнего этажа. Когда была необходимость что-либо сообщить, он несколько раз дёргал за ниточку и девушка отвечала. Их секретному общению благоприятствовало то, что окно комнаты затворницы выходило в ту сторону сада, на которой мало кто бывал, кроме него.