Страница 8 из 10
С этими словами высокий господин вышел. Софья Николаевна обратилась ко мне.
- Как давно мы не видались! - проговорила она.- Сядьте, прошу вас...
Мы сели. Я посмотрел на нее... Увидеть после долгой разлуки черты лица, некогда дорогого, быть может любимого, узнавать их и не узнавать, как будто сквозь прежний, все еще не забытый облик-выступил другой, хотя похожий, но чуждый; мгновенно, почти невольно заметить следы, наложенные временем,- все это довольно грустно. "И я, должно быть, также изменился",- думает каждый про себя...
Впрочем, Софья Николаевна не очень постарела; но когда я видел ее в последний раз - ей минул шестнадцатый год, а с тех пор прошло девять лет. Черты лица ее стали еще правильнее и строже; они по-прежнему выражали искренность чувств и твердость; но вместо прежнего спокойствия в них высказывалась какая-то затаенная боль и тревога. Глаза ее углубились и потемнели. Она стала походить на свою мать...
Софья Николаевна первая начала разговор.
- Переменились мы оба,- начала она.- Где вы были все это время?
- Скитался кой-где,- ответил я.- А вы все в деревне жили?
- Большею частью в деревне. Я и теперь здесь только проездом.
- Что ваши родители?
- Матушка моя скончалась, а батюшка все в Петербурге;
брат на службе; Варя с ними живет.
- А ваш супруг?
- Мой муж? - заговорила она несколько торопливым голосом,- он теперь в южной России, на ярмарках. Он, вы знаете, всегда любил лошадей и конский завод у себя завел... так вот для этого... он лошадей теперь покупает.
В это мгновенье вошла в комнату девочка лет восьми, причесанная по-китайски, с очень острым и живым личиком, с большими темно-серыми глазами. Увидев меня, она тотчас отставила свою
маленькую ножку, проворно присела и подошла к Софье Николаевне.
- Вот, рекомендую вам, моя дочка,- сказала Софья Николаевна, тронув девочку пальцем под кругленький подбородок,- никак не хотела дома остаться упросила меня взять ее с собой.
Девочка окинула меня своими быстрыми глазами и чуть-чуть прищурилась.
- Она у меня молодец,- продолжала Софья Николаевна,- ничего не боится. И учится хорошо; за это я должна ее похвалить.
- Comment se nornme monsieur? 1 - спросила вполголоса девочка, нагнувшись к матери.
Софья Николаевна назвала меня. Девочка опять на меня взглянула.
- Вас как зовут? - спросил я ее.
- Меня зовут Лидией,- ответила девочка, смело глядя мне в глаза.
- Вас, должно быть, балуют,- заметил я.
- Кто меня балует?
- Как кто? да, я думаю, все, начиная с ваших родителей. (Девочка молча посмотрела на свою мать.) Я воображаю, Константин Александрыч...-продолжал я.
-Да, да,-подхватила Софья Николаевна, между тем как дочка ее не спускала с нее внимательного взора,-муж мой, конечно... он очень любит детей.
Странное выражение промелькнуло в умном личике Лидии. Ее губки слегка надулись; она потупилась.
- Скажите,- поспешно прибавила Софья Николаевна,- ведь вы здесь по делам?
- По делам... И вы также?
- И я... В отсутствие мужа, вы понимаете, поневоле займешься делами.
- Maman! 2 - начала было Лидия.
-Quoi, mon enfant? 3
- Non -rien... Je te dirai apres *. Софья Николаевна усмехнулась и пожала плечом. Мы оба помолчали, а Лидия с важностью скрестила руки на груди.
- Скажите, пожалуйста,- начала опять Софья Николаевна,- помнится, у вас был приятель... как его бишь звали? такое доброе у него было лицо... он все стихи читал; такой восторженный...
- Не Пасынков ли?
- Да, да, Пасынков... где он теперь?
- Как звать господина? (франц.)
2 Мама! (франц.)
3 Что, дитя мое? (франц.)
- Ничего... Я тебе потом скажу (франц.).
- Он умер.
-Умер?-повторила Софья Николаевна.-Как жаль!..
- Я его видала? - спросила торопливым шепотом девочка.
- Нет, Лидия, не видала. Как жаль! - повторила Софья Николаевна.
- Вы жалеете о нем...-начал я,-что ж, если б вы его знали, как я знал его?.. Но позвольте спросить, почему вы заговорили именно о нем?
- Так, не знаю, право... (Софья Николаевна опустила глаза.) Лидия,прибавила она,- ступай к своей няне.
- Ты меня позовешь, когда можно будет? - спросила девочка.
- Позову.
Девочка вышла. Софья Николаевна обратилась ко мне:
- Расскажите мне, пожалуйста, все, что вы знаете о Пасын-кове.
Я начал рассказывать. Я очертил в кратких словах всю жизнь моего друга, постарался, насколько сумел, изобразить душу его, описал его последнюю встречу со мною, его кончину.
- И вот какой человек,- воскликнул я, оканчивая свой рассказ,-отошел от нас, незамеченный, почти не оцененный! И это бы еще не беда. Что значит людская оценка? Но мне больно, мне обидно то, что такой человек, с таким любящим и преданным сердцем, умер, не испытав ни разу блаженства взаимней любви, не возбудив участия ни в одном женском сердце, его достойном!.. Пускай наш брат не изведает этого блаженства: он его и не стоит;
но Пасынков!.. И притом разве не встречал я на своем веку тысячу людей, которые ни в каком отношении не могли с ним сравниться и которых любили? Неужели же должно думать, что некоторые недостатки в человеке самоуверенность, например, или легкомыслие - необходимы для того, чтоб женщина к нему привязалась? Или любовь боится совершенства, возможного на земле совершенства, как чего-то чуждого и страшного для нее?
Софья Николаевна выслушала меня до конца, не спуская с меня своих строгих и проницательных глаз и не разжимая губ;
только брови ее изредка морщились.
- Почему вы полагаете,- промолвила она, помолчав немного,- что вашего друга ни одна женщина не полюбила?
- Потому, что я это знаю, знаю наверное. Софья Николаевна хотела было что-то сказать и остановилась. Она, казалось, боролась сама с собой.
- Вы ошибаетесь,- заговорила она наконец,- я знаю женщину, которая горячо полюбила вашего покойного друга; она любит и помнит его до сих пор... и весть о его кончине поразит ее глубоко.
- Кто эта женщина? - позвольте узнать.
- Моя сестра, Варя.
- Варвара Николаевна! - воскликнул я с изумлением.
- Да.
- Как? Варвара Николаевна?-повторил я,-эта...
- Я договорю вашу мысль,- продолжала Софья Николаевна,- эта холодная, равнодушная, вялая, по-вашему, девушка любила вашего друга: оттого она не вышла замуж и не выйдет. До нынешнего дня я одна про это знала: Варя умерла бы скорее, чем выдать свою тайну. В нашей семье мы умеем молчать и терпеть.
Я долго и пристально посмотрел на Софью Николаевну, невольно размышляя о горьком значении ее последних слов.
- Вы меня удивили,- промолвил я наконец.- Но знаете ли, Софья Николаевна, если б я не боялся возбудить в вас неприятных воспоминаний, я тоже в свою очередь мог бы удивить вас...
- Я вас не понимаю,- возразила она медленно и с некоторым смущением.
- Вы точно меня не понимаете,- сказал я, поспешно вставая,- и потому позвольте мне вместо словесного объяснения прислать вам одну вещь...
- Но что такое? - спросила она.
- Не беспокойтесь, Софья Николавна, речь идет не обо мне.
Я поклонился и вернулся к себе в комнату,достал ладонку, снятую мною с Пасынкова, и послал ее к Софье Николаевне с следующей запиской:
"Ладонку эту покойный мой друг носил постоянно на груди и скончался с нею. В ней находится одна ваша записка к нему, совершенно незначительная по содержанию; вы можете прочесть ее. Он носил ее потому, что любил вас страстно, в чем он признался мне только накануне своей смерти. Теперь, когда он умер, почему вам не узнать, что и его сердце вам принадлежало?"
Елисей скоро вернулся и принес мне обратно ладонку.
- Что? - спросил я, - она ничего не велела сказать мне?
- Ничего-с. Я помолчал.
- Прочла она мою записку?
- Должно быть, прочитали-с; ихняя девушка к ним носила. "Недоступная!" - подумал я, вспомнив последние слова Пасынкова.