Страница 3 из 122
"Врагу не сдается наш гордый коряк!" - могли бы мы петь с ней, если бы у неё было чувство юмора. Но чувства юмора у неё не было. Она была страшно глупая и страшно страшная, но добрая.
На одежде моих одноклассников зазеленели исламистские значки и другие прибамбасы с арабскими иероглифами. В руках многих появились чётки. Конечно, ни о какой религиозности речи быть не могло - водка всё также пилась на заднем дворе школы, и маты всё также неслись по школьным коридорам, но в головах многих малых народов вдруг стало просыпаться национальное самосознание. Оно принимало как уродливые, так и комичные формы.
В девятом классе родители перевели меня в самую продвинутую 'школу-лицей' нашего города, и там на первом уроке истории родного края, я узнал, что кабардинцы являются прямыми потомками римлян.
На втором уроке, Хазир Абуевич, маленький неряшливый преподаватель этого предмета, с какими-то странными седовато-рыжими волосами, смело пошёл ещё дальше, рассказав, что древние римляне являются потомками ещё более древних пра-кабардинцев.
Этот парадокс этнологии показалось мне весьма забавным, но, судя по реакции титульной аудитории, комизм лекции оценил лишь я и пара захихикавших балкарцев, впрочем, не могу поручиться, что они хихикали именно над этим, так как в большинстве случаев своим поведением уделывали заморских 'бивисов' и 'батхедов' и были веселы практически по любому поводу и без оного. Особенно веселящее действие производила на них (да и на большинство остальных "лицеистов" из близлежащих аулов) моя фамилия. Не прошло ни одной утренней переклички (а такая у нас была), чтобы я не порадовал товарищей.
Обычно это выглядело так:
- Карданов?
- Я!
- Алкáшев!
- Я!
- Калов!
- Я!
- Зайцев! …и мое хмурое "Я!" тонет в общем рёве веселья.
- За-а-айцев! - повторяет кто-нибудь сквозь спазмы хохота, и слёзы катятся из его глаз, потому что хохотать уже просто невозможно, настолько это смешная фамилия.
- За-а-а-айцевввв! - ревут здоровенные бородачи из далёкого села Бабугент.
- Гы-хы! Зайцев! Гы-хы! - утробно похрюкивают из-под развесистых клювов балкарские 'бивисы и батхеды'. И даже дежурный учитель, с трудом сдерживаясь, похмыкивает в густые усы. Ну, очень уж смешная фамилия... "Зайцев"!
Не каждый раз, но хотя бы раз в неделю, какой-нибудь особо остроумный "лицеист" добавляет "Кроликов!", и это добивает даже самых невозмутимых грызунов гранита науки. Хохот уже охватывает всех, включая усатого преподавателя.
Вот в таком, вот, пространственно-временном континууме у моего товарища Бориса родилась идея записаться в подпольный клуб рукопашного боя "Русский Стиль". С Борисом мы познакомились в юридическом классе лицея. Помимо своего старинного русского имени он обладал яркой внешностью. Был высок, широкоплеч, голубоглаз, светловолос и кучеряв. Учился Борис на отлично, демонстрировал энциклопедические, как мне тогда казалось, знания по всем предметам и держался исключительно солидно, но вместе с тем располагающе. (Через много лет эти качества привели его в ряды депутатов одной из региональных российских дум, чему я не был удивлён).
- Убойная штука, - шепотом он поведал он мне на перемене. - Основана на старинной системе славяно-горицкой ратной сечи вятичей.
Столь замысловатое определение вызвало у меня лёгкий когнитивный шок, но так как ничего плохого или хорошего по поводу знаменитого боевого искусства я сказать не мог, то ограничился лишь сдержанным кивком и многозначительным взглядом.
"Наслышан", - выражала глубокомысленно-понимающая мина моего лица. Я не хотел ударить перед ним в грязь лицом - Борис был для меня непререкаемым авторитетом в области всего культурного. Он вытащил меня из глубин музыкального невежества, где я вместе с большинством своих периферийных сверстников, как невинный Адам в раю, наслаждался нехитрой смесью из Сектора Газа, Цоя и Сергея Лемоха, и дал вкусить запретного плода Металлики, Аморфиса, Каркаса, Слейера и Моторхеда.
На первую тренировку мы отправились вместе со старшим братом Димой, который к тому времени уже года три как сменил интересы с борцовских матов на водку и женщин и с энтузиазмом откликнулся на предложение восстановить форму в компании загадочных андерграундных славянских сечевиков.
Зал для тренировок находился в городской промзоне, и добраться туда через непролазные канавы и стаи нетолерантных одичавших собак - уже само по себе было испытанием. Сквозь мрачные коридоры полузаброшенного завода мы попали в импровизированный спортзал, где ковались будущие берсерки.
Основной контингент занимавшихся составляла молодёжь довольно тщедушного и "ботанического" вида, но среди них мелькала пара довольно матёрых адептов русского стиля. Пока я гадал, кто же из этих двоих является тренером, про ратные подвиги которого уже был наслышан от Бориса, от толпы разминающихся отделился самого жалкого вида дядька и просеменил к нам. Своей неказистостью этот тренер, наверно, выделялся бы даже на военном смотре сисадминов. Уж слишком непредставительно он выглядел. Около метра семидесяти ростом. Узенькие плечики, тонкие ручки и аккуратное круглое брюшко под впалой грудью. Тоненькие кривые ножки были в облипку обтянуты видавшими видами трико-алкоголичками с пузырями на коленках. Всю эту шаткую конструкцию лет тридцати пяти венчала большая неровная голова с одутловатым лицом и причёской а-ля "Привет Градскому от Летова".