Увидеть море

Павел Зайцев

УВИДЕТЬ МОРЕ

(гештальт-роман)

Пролог

"...но когда-нибудь закончится игра,

Придет последний час, ты проиграешь в споре.

И, как в кино, тебе захочется тогда

Купить текилы и увидеть море..."

* * *

Нас семьдесят два. Мы все разные. Разный возраст, профессии, привычки и характеры. Объединяет одно - все трупы. Нет-нет, никакой мистики. Пока мы ещё живы, но уже знаем, что это ненадолго

Ещё полчаса назад мы были разношерстной и пёстрой толпой: румяные от водки нефтяники с громким смехом и пошлыми шутками, чопорнолицые консультанты с неизменными айпэдами, раздраженные молодые мамочки с капризными детьми.

Сейчас в салоне пассажирского лайнера, совершающего перелёт Нижневартовск-Москва, сидят семьдесят два похожих друг на друга манекена. Осторожно поворачиваюсь и смотрю на пассажиров сзади меня. Одна и та же картина. Бледные лица. Плотно сжатые губы. Кто-то закрыл глаза, кто-то уставился себе под ноги, шевеля губами в беззвучной молитве.

Я думаю о том, как это будет. Из прочитанного об авиакатастрофах знаю, что при ударе о землю все кости в теле от давления моментально крошатся в порошок. Запомнился комментарий спасателя о том, что тела, найденные на месте крушения, очень сложно переносить. Как бурдюк с водой без ручек

Услужливое воображение тут же рисует картину - два МЧС-ника рывками пытаются забросить мой бесформенный обгоревший труп в грузовик, и меня охватывает паника. Дикий животный ужас. Если не взять себя в руки, то я закричу. Этого нельзя допустить. Видимо, это понимает каждый, поэтому тишина в салоне гробовая. Это только в голливудских фильмах в падающем самолёте все кричат и носятся по салону. В реальности, как оказалось, всё происходит совсем не так.

Мне тоже надо отвлечься. "Это будет не больно. Я ничего не почувствую. Секунда - и всё будет кончено". После этой мысли я успокаиваюсь. Становится не страшно. Только пальцы выбивают нервную дробь, и в голове стучат какие-то африканские ритмы.

Приходит мысль написать прощальную смс-ку родным и близким. Сейчас как-то отчетливо понимаю, что кроме родителей и, может быть, брата моя смерть ни для кого не станет трагедией. Что же написать? "Прощайте, мама, папа и Дима! Через несколько минут меня размажет по земле. Я вас любил"? Как-то глупо и пошло. И страшно.

Нет. Ничего писать не хочется. Теперь ясен смысл фразы "люди живут вместе, а умирают по одному". Завтра все мои друзья и близкие проснутся и вновь увидят рассвет. А я нет. И это обстоятельство уже разделило нас невидимой стеной.

В тридцать лет все-таки умирать не так обидно, как в восемнадцать. Все в жизни уже испытано. Я любил и мечтал. Успел разочароваться и в том, и в другом. Видел свет. Был женат, но не нажил ни семьи, ни детей.

Я - бесполезный путешественник во времени и пространстве, и в каком-то смысле такой конец логичен.

Последнее время часто повторял, что ничего не жду уже от будущего. Говорят, что мысли и слова способны материализоваться. Что ж, судя по тому, что сейчас со мной происходит, так оно и есть.

Почему же всё так сложилось? Где и когда я свернул не туда?

Откидываюсь на спинку кресла, и сцены из моей жизни мелькают перед глазами, как кадры цветного кино. Детский сад, школа, университет, переезд в Америку...

Так много было всего. Грустного и смешного...

Но... давайте, наверное, по порядку.

Эпизод 1: Жизнь после смерти.

Вообще, если судить непредвзято, я - чрезвычайно удачливый человек.

Тогда, в далеком 1977ом году, жарким августовским днем в городе Нальчике я родился, и.. сразу умер (что само по себе, конечно, удачей не назовешь). Весь синий и плоходышащий, я не кричал, как другие младенцы, а лишь спокойно и укоризненно взирал на окружающих. Не знаю уж, что я там увидел, но, мне не понравилось - я закрыл глаза, остановился сердцем и впал в клиническую смерть.

Однако советские врачи с добрыми глазами и умелыми руками не принимали 'нет' в качестве ответа. 'Не можешь - научим, не хочешь - заставим' - по такому закону жили все граждане нашей великой империи, и врачам непонятно было, с чего бы это вдруг я стал исключением.

Они вернули меня в мир из намечавшегося небытия, что я считаю большой удачей. В общем, так вышло, что, о жизни после смерти, в отличие от большинства умерших, я могу рассказать немало.

Истратив весь запас удачи в самом начале пути, я рос хилым и чахлым. Проводил большую часть времени по больницам, окруженный врачебным вниманием и капельницами.

- Пусть закаляется! - сказал отец, устав от созерцания нездорового потомка. - Вы его там расслабляете только таблетками своими!

Мать посокрушалась и повела меня 'на спорт'.

Сначала был пинг-понг. Тренер скептически наблюдал за моими попытками попасть ракеткой по шарику, после чего покачал головой, и в пинг-понг я не попал. Ещё хуже было с большим теннисом. Ракеткой я там попал довольно точно, но не по мячику. С размаху зарядил по голове пробегающего мимо жизнерадостного кабардинца моих лет. В итоге секцию тенниса я покидал, как настоящий гладиатор, под вопли окровавленной жертвы и трубный рёв разгневанной тренерши.

Следующим "эверестом" стала секция футбола.

Сначала я даже обрадовался - какой мальчишка не любит футбол! Но эта попытка получилась самой печальной.

Тренер Георгий оказался садистом и мерзким типом. Тогда такого слова не знали, но сейчас его бы назвали "метросексуалом". Весь изящный ухоженный, надушенный он напоминал героя-любовника из мексиканских мыльных опер. Голосок имел тонкий, неприятный и скрипучий.

‍