Страница 8 из 14
Молчу.
Все равно не вижу, как встретились мои родители, мне кажется, они были вместе всегда, с того момента, как вместе бросали в лужу палки, а то и раньше…
Хочу увидеть самого себя, например, в тот момент, когда не сказал Гедде, что люблю её – снова смотрю и не нахожу, снова хочу спросить у Гедды, где этот момент, снова не спрашиваю – ищу сам, давай же, давай…
…нет….
…как будто его и не было никогда…
…никогда…
…не было…
И меня самого как будто тоже никогда не было в бесконечном потоке прошлого, напрасно смотрю тропинку за тропинкой, дорожку за дорожкой, по которым ходил до школы, здесь вот дрался с бандой Сысого, помню день в день, час в час, – нет, ничего, Сысой идет со своей бандой, а меня нет, нет…
Хочу спросить у Гедды – почему так.
Не спрашиваю.
Хочу спросить у Гедды, живые мы еще или уже мертвые – тоже не спрашиваю.
Мне кажется, она не знает.
Не знает.
Я хочу отвлечь внимание Гедды от пятнадцатого сентября – отвлечь любой ценой, нц пцсть даже не от всего пятнадцатого, хотя бы от трех часов пополудни, когда все случилось. Не успеваю, не могу – Гедда видит, Гедда смотрит, я еще надеялся, – отвернется, закричит – нет, нет. Пристально смотрит, я бы даже сказал – с интересом…
– Значит… значит, я…
Она хочет сказать – умерла, она не договаривает.
Не выдерживаю:
– А я? А мы все?
Хочу спросить, что будет с нами, когда мы вытянемся в бесконечные спирали – не спрашиваю.
Я все равно не могу увидеть прошлое от и до, стоит мне зацепиться за прошлое – и взгляд сам тянется в бесконечность, дальше, дальше, дальше…
…я жду.
Я жду, когда пришлые начнут строить города.
Время отматывается бесконечно назад, я вижу пришлых – за какие-то ничтожные годы до того, как они придут на нашу землю – или наоборот, уйдут с нашей земли, так будет правильнее, когда смотришь в прошлое? – но города все так ж стоят на побережьях, гордые и величественные.
Города…
…все так же…
…стоят…
Наконец-то я вижу – вижу, как пришлые возводят города из руин, из пепла, я вижу уникальные технологии, высочайшее мастерство, как пришлый одним ударом камня собирает из осколков окно…
…собирает…
…стоп…
…я смотрю, я не понимаю, вернее – понимаю, но не хочу понимать…
…пришлые уходят, оставляют после себя величественные города – уже без намека на руины, и то, что когда-то лежало в обломках, теперь возвышается во всей красе.
Я хочу снова посмотреть на пришлых – и снова не могу, время тянет меня дальше, дальше, дальше, города сжимаются, становятся все скромнее, ниже, меньше, вот уже маленькие деревушки ютятся там, где были дворцовые площади…
Я спрашиваю – почему все не так, как нам рассказывали – спрашиваю никого, в никуда, уже знаю, что мне не ответят.
Хватаюсь за единственное, что мне еще понятно, за настоящее – если в этом обезумевшем мире еще есть какое-то настоящее. День, когда небо стало черным. День, когда черное небо потянуло на себя землю. День, когда мы прыгали в поле – выше, выше, взлетали до верхушек тополей. Я говорю – мы, потому что рядом была Гедда, я даже не удивился, что рядом была Гедда – была по-настоящему, не во сне, не в мыслях, а вот так.
Понимаю, что даже это воспоминание о настоящем не вернет мне душевного покоя, что горизонт, который лихо закручивается в спираль, – не лучшая картинка, чтобы успокоиться.
Смотрю вперед – не вперед, а вперед. Почему я вижу будущее, спрашиваю я себя, я не должен его видеть, его уже не будет – после того, что случилось, случится, случается сейчас. Почему я вижу, как мы с копьями и пиками бросаемся на пришлых, почему я вижу, как наш народ гонит пришлых, почему я вижу самого себя, рассекающего горло Гедде, почему пришлая, как пришлая, почему я её… она же еще пятнадцатого сентября… тогда… почему… почему…
Не проходящий врата
Он сведет меня с ума.
Он.
Я даже не знаю его имени – ведь он так и не показал мне пропуск. Иногда мне кажется, что у него нет имени, ведь у мертвых не бывает имен.
У мертвых…
С чего я решил, что он мертвый…
С того, с чего…
.
– Пропуск ваш.
Нет, не так, сначала было:
– Здравствуйте.
Когда он пришел и сказал вот так:
– Здравствуйте.
А потом уже:
– Пропуск ваш.
Он беспомощно разводит руками, человек в странных одеждах:
– А у меня… нет…
Закрываю врата.
– На нет и суда нет.
Посмеиваюсь сам себе, раньше перебежчики были куда ловчее и изворотливее, пряталисб под тележками, среди мешков с мукой, подделывали пропуска, да так ловко, что уже и не знаешь, в каком спектре смотреть, чтобы увидеть подлог…
А тут просто.
– А у меня… нет.
На что надеялся, думаю, на что надеялся. Особенно сейчас, когда нет бесконечного потока идущих, где толком и проверить не успеваешь, только хлопаешь штампики, особенно сейчас, когда людей нет уже…
…уже…
.
…думаю, сколько уже не было ни одного человека.
День.
Неделю.
Месяц.
Почему-то кажется – дольше, но это полная ерунда про дольше, так что скорее всего, что-то около недели.
Не сезон, говорю я себе.
Не сезон.
.
Он мертвый, говорю я себе.
Мертвый.
Потому что.
Живые так не делают.
– Как… черт возьми, как это вам удалось?
Он улыбается. И молчит. Ему нравится, что он так ловко провел меня, вот ведь черт…
– Как, черт возьми?
Я готов присягнуть, что он не проходил через врата.
Не проходил.
И все-таки он пришел с другой стороны.
С другой.
Стороны.
Туннеля.
.
– Здравствуйте.
Снова смотрю на него по эту сторону туннеля. Снова спрашиваю:
– Пропуск?
– А у меня нет.
Закрываю врата, – он покорно отступает назад.
– Давно работаете?
Строго смотрю на него, в странных одеждах:
– На личные вопросы не отвечаю.
Он снова пожимает плечами.
– А как вообще пропуск выглядит-то?
Догадываюсь:
– Подделать хотите?
– Да ну вас…
.
Сегодня он пришел с той стороны.
Вчера с этой.
Он чередует, он будто издевается надо мной.
И говорит:
– Здравствуйте.
.
Не выдерживаю:
– Как вы ходите через море?
Снова тихий смешок.
И молчание.
.
Хватаюсь за соломинку, за какие-то воспоминания, привычные мне.
Остров, говорю я себе.
Крепость, говорю я себе.
Крепость, окруженная волнами студеного моря.
Туннель, говорю я себе.
Туннель, прорытый веками и веками, хотя другие легенды говорят – людьми.
Врата.
Грифон и Центавр на вратах.
Крепость.
Неприступная крепость.
.
Сегодня я попросил его всегда приходить со стороны континента, а не острова. Он смеялся. Но пообещал.
Снова хотел спросить у него, как так.
Снова не спросил.
.
Никто не может двигаться по воде, говорю я.
Никто не может обойти туннель, говорю я.
Никто.
.
– Какой сейчас год?
– Простите?
Смотрю на него, не понимаю.
– Какой. Сейчас. Год.
Называю год.
Он кивает.
Бормочет что-то про семь тысяч лет.
Уходит.
.
Успокоиться.
Пересчитать запасы.
Пересчитать.
Пере…
…оторопело смотрю на пустые полки, пустые сундуки.
Послать запрос на базу, говорю я себе.
Послать запрос на базу.
.
Говорить с ними про туннель.
Не забыть.
Говорить с ними про туннель.
Смотрю на это – не забыть, говорю сидящим передо мной:
– Туннель.
Они вопросительно смотрят, что туннель, почему туннель, какой туннель, зачем туннель.
– Туннель… нельзя его… подрывать.
Я думаю – надо объяснить, почему нельзя, надо втолковать, надо приводить доводы, про него, про этого, который там… там… слова куда-то теряются, какие здесь вообще могут быть слова, люди смотрят на меня бесцветными глазами, люди не поймут, не захотят понять…