Страница 94 из 118
***
– Вот почему он сделал ее, – шепчу я, касаясь стеклянной стены, что делит большую испытательную комнату на две половины, – Том хотел запомнить все это. Он мучил самого себя этими воспоминаниями.
Но были ли они чем-то плохим?
– Эта стена представляет собой два экрана из гибкого ударопрочного материала. У нее есть три режима: первый – стеклянная перегородка, когда с обеих из сторон можно видеть, что происходит по другую сторону. Еще есть два режима, при которых стена с одной стороны кажется матовой белой.
Миллингтон нажимает на кнопку в панели, что расположена на выступе стены, и стеклянное окно пропадает. Я касаюсь его руками.
– Томас сделал себе в кабинете такой экран. Только у него не было никаких переключателей, его стена как в допросных комнатах в полицейских участках – зеркало с одной стороны и стекло с другой.
Чарльз открывает рот, чтобы что-то ответить, но я продолжаю.
– Вы всегда включали эту стену так, чтобы я видела Томаса, а он меня – нет. Почему?
Чарльз молчит, глядя куда-то в стену. Я перевожу взгляд на Себастиана.
– Почему? – повторяю я.
– Томас – ребенок с уникальным строением мозга, – выдыхает Миллингтон наконец. – Он обладает… чем-то вроде телепатических способностей.
– Он читает мысли?
– Томас может проецировать свои мысли в чужую голову. Может настраиваться на чистоту излучения мозга другого человека. Это… очень сложно. Ушли годы на изучение этого феномена.
У меня перехватывает дыхание. Я рефлекторно хватаюсь за руку Себастиана позади меня, чтобы не упасть.
– Чарльз, вы… вы хотите сказать, он может врываться в чужую голову и делать в ней все, что захочет? Может стирать воспоминания из памяти?
Миллингтон качает головой.
– Мозг человека имеет очень сложную структуру, Грета. Память представляет собой нейронные связи в нем, вполне физическое явление, его нельзя разрушить чужой силой мысли. Но Томас обладает способностью гипнотизировать человека, ставить блоки в его подсознании. Да, по сути это гипноз, только он ничего не говорит.
– Просто смотрит на тебя, – шепчу я.
– Да.
– Он изучал меня, да? Я отличалась от других детей, и Томасу было интересно.
– Да, Грета. Мы наблюдали за тем, как он пытался прощупать твои нейронные связи, понять структуру мысленного излучения. Он пытался что-то навязать тебе, что-то спрятать от тебя, но ты все никак не поддавалась или поддавалась лишь ненадолго его гипнозу.
– Поэтому вы прятали его за стеной? Чтобы избежать прямого контакта и посмотреть, справится ли он с усложненной задачей?
– Да. И иногда он справлялся.
Я шумно вздыхаю. Легкие будто бы облили кислотой, дышать больно, в горле застревает комок. Себастиан все еще держит меня за руку.
– Присядь, Грета. Ты выглядишь неважно.
Я опускаюсь на стул, и меня накрывает волна. Воспоминания вырываются из меня неуправляемым потоком, будто прорывая то, что много лет не позволяло им выйти наружу. Все замки в моей голове взломаны, все двери слетают с петель.
Я сижу на том же месте, где сидела моя мама шестнадцать лет назад. Я провожу рукой по поверхности стула, я вдыхаю воздух и пытаюсь ощутить в нем шлейф ее духов, запах ее шампуня, ее тела. Я буквально вижу все ее глазами. Вижу людей в белых халатах, толпящихся у двери, вижу двухлетнюю девочку с белесым хвостиком на затылке. Она стоит посреди манежа, в котором раскиданы игрушки, но они ее не интересуют. Сейчас ей больше всего интересен мальчик по ту сторону экрана. Он ее не видит, но знает, что она здесь.
Он прикладывает ладошку к экрану, нащупывая ее энергетику, он находит ее по зову мыслей и сердца. Он улыбается. Он шепчет в ее голове:
«Привет, меня зовут Томас».
Он хочет быть ее другом.
По крайней мере, именно это он повторяет из раза в раз.
– У Томаса была идея, – говорит Миллингтон, откашлявшись, – довольно глупая, возможно, но…
– Что?
– В последние годы нашей работы с ним он все думал о том, что мог бы с помощью своих уникальных способностей объединить людей. Это как… телевидение на уровне телепатии, они могли бы жить в своем сне. Они бы ни в чем себе не отказывали. Они бы существовали в своей иллюзии. Я не думал, что это возможно, до сих пор уверен в этом.
– Почему?