Эффект плацебо

Мужчина едва заметно шевелит губами, подбирая слова. У него не глаза самоуверенного злодея, но глаза кролика, и, тем не менее, он пристально смотрит мне в лицо. Он серьезен. Он не напуган, а заинтересован.

– Чарльз Миллингтон, – говорю я. Мужчина удовлетворенно кивает.

– Генриетта о’Нил, – он поворачивается к Серому, – Себастиан Карр. Приношу свои извинения за то, что вам пришлось провести ночь в таких… неприятных условиях.

– Я живу в этих условиях последние пять лет, – я не знаю, откуда берется эта безрассудная смелость. Миллингтон – не тот, перед кем мне хочется трепетать, не тот, кто внушает страх, и внутри меня бурлит злоба. Злоба за то, что этот человек разрушил сотни ни в чем не повинных жизней, включая и мою собственную.

Чарльз указывает рукой в сторону одного из диванов, и я сажусь. Серый стоит еще какое-то время, но потом все-таки опускается рядом со мной. Диваны обтянуты черной кожей, их приятно трогать, но мне совсем не приятно находиться здесь. Меня не покидает чувство де жа вю. Что-то внутри меня хорошо знает это место.

Я долго озираюсь по сторонам. Скольжу взглядом по стенам, по потолку, по обивке дивана, по своим изуродованным рукам, по обтянутому ковром полу. Никто ничего не говорит, и в этой тишине мне кажется, что я дышу слишком громко, но когда пытаюсь задержать дыхание, мне кажется, что все смотрят на меня и ждут чего-то. Я поднимаю взгляд на Миллингтона. Странно, что смотреть на него совсем не страшно. Совсем не страшно находиться рядом с ним, дышать рядом с ним. Меня не прожигает изнутри всеобъемлющая ярость, мне не хочется разорвать его на куски, потому что сейчас он совсем не похож на убийцу. Он совсем не такой, каким я рисовала его в своем воображении.

Миллинтон – молодой мужчина лет тридцати пяти, не больше, хотя вокруг глаз у него уже проступают морщинки и огромные мешки. Сам по себе он выглядит очень уставшим и каким-то грустным, загнанным в угол, убитым. Мне даже кажется, что я после полугода в нечеловеческих условиях не выгляжу такой жертвой, как он, но при всем при этом в осанке Миллингтона – власть. На его худощавом теле идеально сидит дорогой костюм. Его волосы уложены в модной стрижке, а лоб сморщился под тяжестью мыслей. Миллингтон переводит взгляд то на меня, то на Серого, и глаза у него зеленые и глубокие, им почему-то хочется верить.

Но я больше не позволяю себе верить кому-либо.

– Вы не враги мне и не пленные. Все, что мне сейчас нужно от вас – это конструктивный разговор, результаты которого удовлетворят и меня, и вас. Монсун неверно истолковал мою просьбу об этой встрече, поэтому я должен принести свои извинения.

Я поворачиваю голову и смотрю на Владимира, застывшего в дверях. Он хмурится и опускает взгляд – все теперь смотрят на него. Странно, но сейчас он похож на  собаку бойцовской породы. Такой огромный, неповоротливый, вспыльчивый и слушается только своего хозяина. 

– Мисс, – говорит Миллингтон, поворачиваясь ко мне. – Я могу называть вас Грета? – я киваю. – Хорошо, вы можете называть меня Чарльз, если угодно. Я приношу вам отельные извинения за то, что случилось с вашими друзьями. Я знаю, что мои слова ничего не изменят, но мне правда очень жаль.

Я неуверенно киваю, стараясь избежать встречи с ним взглядом. Теперь он слишком настойчиво смотрит на меня.

– Я… – в горле пересыхает, но слова яро вырываются наружу. Они больше не хотят оставаться запертыми внутри, – я не понимаю, почему все ваши люди ведут себя так, будто я разрушила их жизнь. Бьют меня, запирают, обвиняют. Вы самый главный человек здесь. Вас слушаются все, даже этот псих, – я бросаю короткий взгляд в сторону Владимира. – Вы хотите поговорить о чем-то, но прежде пообещайте, что не будете мне врать. Вы можете угрожать мне. Можете убить меня. Мне не страшно, мне уже совсем не страшно, но скажите мне, наконец, правду!

Миллингтон застывает, глядя на меня. Его лицо вытягивается от удивления, он поражен моими словами. Внутри меня извергается вулкан. Кожа горит, а сердце громко стучит в висках.

– Я не собираюсь обманывать тебя, Грета.

– Ответьте на вопрос.

Миллинтон хлопает ресницами и наклоняет голову. Я смотрю ему в глаза.

– Вы убили моих родителей?

Его голова едва заметно дергается, но он не отводит взгляда.

– Нет, Грета. Ни я, ни мои люди не причастны к гибели твоих родителей.

– Тогда кто?

Миллингтон вздыхает.

– Это мы и должны узнать.

Мы молчим какое-то время. Миллингтон поднимается со своего места, что-то говорит Владимиру и тот уходит. Все солдаты так же скрываются за дверью, которую Чарльз закрывает, и мы остаемся втроем в комнате.

– Ты умная девушка, Грета, – говорит он, возвращаясь на свое место. – Такая умная, смелая и талантливая, особенно для своих лет. Вы с ним очень похожи. Даже больше, чем мне показалось сначала.

– О ком вы? – спрашиваю я прежде, чем окончательно понимаю смысл его слов.