Страница 71 из 118
Рита Хэтфилд. Мое имя. Насчитываю порядка пяти болячек. Когда нервничаю, начинаю отколупывать сухую кожу, сдирая ее до крови. А нервничаю я постоянно.
Кит. Девочка-кит. Мое имя. Болячка пересекает линию жизни. Смешно и грустно одновременно, как будто я сама создаю сложности на своем пути. Кажется, вроде бы линия жизни у меня длинная, на всю ладонь, ровная и красивая, но пальцы другой руки нервно скребут кожу. Не ровная и не красивая. Не Грета, не Рита, а Кит.
Меня назвали так из-за татуировки на моей руке, ведь никто не замечает, что могучий кит несется за совсем маленькой рыбкой. И я – та рыба. Все видят кита и улыбаются.
«Как красиво», – говорят они.
«Она настоящая? Можно потрогать?» – говорят они.
«Ты мало говоришь», – они смотрят на меня и ждут чего-то. Но потом быстро забывают обо мне, и снова говорят, говорят, говорят.
Да, я пьяна. Алкоголь делает мою голову тяжелой, приходится подпирать ее одной рукой, пока второй я пишу все это. Мой дневник – единственное, что осталось со мной спустя столько лет. Я пролистываю и вижу все, что писала с самого момента рождения Кита. Я вижу вопросы. Вся страница усыпана знаками вопросов, и я смеюсь, тихо и пьяно, когда перечитываю их. Если?.. Когда?.. Почему?.. Что?.. Все как в той песне[1].
Глупая, глупая Грета. Девочка, которой больше нет и никогда не существовало вовсе.
История циклична, она повторяется снова и снова. Пробегаю взглядом по буквам, выведенным, сидя в порту после заката у уличного фонаря, вижу незнакомые мне имена: Чак, Люси, Хьюстон, Серый, Черри.
Черри. Мулат, человек мира, который не знал языка, на котором мы все общались, но все равно общался с нами. Он был нам брат. Брат, который не говорит.
Сейчас я – Черри, ведь история повторяется.
Я зависла в этом странном месте больше, чем на год. Томас оставил меня. Томас – предатель, о котором я больше не хочу вспоминать. Но Томас – моя единственная надежда, о которой я вспоминаю каждый божий день. Мне бы хотелось, чтобы в моем мире, моем дивном новом мире больше не существовало ни Томаса, ни кого бы то ни было. Мне нужно выживать, а не думать о людях.
Общество русских бездомных – новый шаг. Мы сидим в трясущемся грузовом поезде. Я пьяна, моя голова свинцовая, ее невозможно оторвать от стены. Стена вагона приятно холодная. Настолько, насколько это вообще возможно.
Я понимаю много из того, что они говорят: язык быстро оседает в памяти, я старательно учусь различать каждое слово, даже если оно исковеркано, упрощено и звучит невыносимо глупо. Я вынуждена понимать то, что они говорят, но когда говорят обо мне, приходится делать отсутствующее выражение лица, чтобы никто не понял подвоха.
Ладно, мы не такие уж и бездомные. Настоящего бездомного здесь называют БОМЖ. Люди, с которыми я сижу сейчас в подвале, в основном, подростки, – они как хиппи. Либо сами однажды сбежали из привычного мира, либо уже всю свою жизнь проводят в дороге, все двигаясь куда-то, переезжая с места на место. Я не понимаю, зачем кто-то делает этот выбор сознательно, но не могу спросить, иначе выдам свою тайну. Не могу осуждать, потому что сама делаю то же самое.
Я не могу рассказать им свою историю. Поэтому слушаю их.
Девушка рядом со мной – очень красивая. У нее черные волосы, довольно длинные, разбросаны по грязному полу, потому что она лежит на спине и смеется, прикрывая рукой рот с тонкими губами. Она старается выглядеть, как леди, но никогда не сможет ею стать. Все называют ее Лея. Иногда она хмурит пушистые, очень широкие темные брови и смотрит на меня пристально, но я уже научилась терпеть эти взгляды. Я не отворачиваюсь, просто киваю ей, заговорщически улыбаясь. Обычно после этого она либо смеется, либо просто теряет ко мне всякий интерес.
У Леи есть парень, все зовут его Кирпичом. Он мог бы сойти за сына мистера Шкафа – весь совершенно квадратный и не умеет улыбаться. Эмоциональный диапазон бетонной плиты.
Еще есть Карлик, он мне напоминает Чака колким языком и пропеллером в одном месте, как говорит Лея. Карлик ниже ростом нас всех, даже девочек, и это делает его еще более саркастично озлобленным на мир. Мне интересно, если однажды он встретит девушку ниже себя ростом, он станет счастлив?
Рисую знак вопроса на странице так жирно, как только могу, но потом кто-то трогает меня за плечо, я вздрагиваю, и страница переворачивается. В моем дневнике уже слишком много этих вопросов.
– Мы скоро приедем, – говорит Кирпич.
– Она тебя не понимает, – хихикает Карлик. Он пьянее меня. Кирпич всегда трезв. Он садится рядом со мной на пол, скрещивает ноги и смотрит на мой дневник, который я тут же захлопываю.
– Кит, ты ведь все понимаешь, верно? – он щурится и смотрит на меня свысока. Кирпич высокий, но не такой, как Томас.
Я молчу. Опускаю взгляд и тереблю обложку блокнота.
– Мы скоро приедем.