Страница 13 из 118
Я жду Майка во дворах еще очень долго и успеваю продрогнуть прежде, чем он появляется и машет у меня перед глазами ключами.
– Что это? – таращусь я на сверкающий металл.
– Машина.
– Ты украл машину?!
– Генри, успокойся. Не украл, а заплатил своему знакомому.
– Откуда у тебя столько денег?
– А откуда у тебя столько вопросов?
Он не понимает, что мои доводы весомее, но с Майком невозможно спорить, и я сдаюсь. Забираюсь на заднее сиденье трясущейся колымаги и притягиваю колени к груди, упираясь лбом в стекло.
– Когда ты научился водить?
– Наблюдал за тем, как это делают люди в городе.
Я киваю, будто это на самом деле так просто. Майк – единственный из нас, кто каждый день ездил на работу в город. Он перебивался самыми разными путями, но всегда казался самым успешным из семьи беспризорников.
В машине странно пахнет – дешевой резиной и крепким табаком. Я никогда не курила, хотя для всех остальных в подземном гадюшнике это нормальное явление. Я люблю запах табака. Люблю то, что медленно меня убивает, но была бы рада, если бы крепкий концентрированный дым делал это побыстрее.
Майк выжимает из старой колымаги все соки. Когда мы выезжаем на шоссе, он прибавляет скорости, так что я вцепляюсь пальцами в тканевое сиденье и задерживаю дыхание.
– Ты что делаешь?! – кричу я, а Майк смеется.
– Генри, просто расслабься и ни о чем не думай, – он выжимает педаль газа, и я закрываю глаза. Слышу, как сердце стучит в висках, чувствую, как кровь отливает от лица. Мне так хочется, чтобы Майк оказался не прав, чтобы он не справился с управлением, выкрутил руль вправо или влево, съехал с дороги. Чтобы в нас врезался грузовик, чтоб мы загорелись, взорвались, сгинули наконец из этой реальности, но ничего такого не происходит. Когда я открываю глаза, Майк все с той же самодовольной уверенностью смотрит на дорогу, держит руль и что-то тихо поет себе под нос.
– Нас ведь могут остановить, верно? – говорю я, снова обнимая колени руками. – У тебя нет прав, и… и… и неизвестно, откуда эта машина. А еще мы бездомные, Майк! – мой голос неожиданно срывается. – Какого черта ты творишь?!
Сначала ему хочется рассмеяться, но потом он смотрит на меня через зеркало заднего вида, и от картины моего разгневанного лица, он теряет свою улыбку. Его глаза становятся испуганными, раздосадованными, и Майк отводит взгляд, сбавляя скорость.
Я выдыхаю, закрываю глаза и откидываюсь на спинку сиденья.
– Долго еще?
– Около получаса.
Почти всю оставшуюся дорогу мы молчим. На меня налетает прежняя усталость и головная боль. Прижимаясь лбом к стеклу, я чувствую каждую неровность дороги, слышу каждое громыхание колес по асфальту. Кладу голову на руки и упираюсь ими в сиденье спереди, слышу неугомонное биение собственного сердца. Время тянется слишком долго. Оно – жевательная резинка во рту жирного прыщавого мальчишки. Там, где грязно, мерзко и воняет. Там, где мы все мешаемся в общей каше и вязнем в ней, как в болоте.
А рыба… что в этом дерьме забыла моя чертова рыба? Она просто хочет жить, вот и все. В то время как я сама вообще-то жить не хочу. Ни разу, ни капельки. И иду на затею Майка не от того, что он обещает золотые горы и красивую жизнь, а потому что это опасно. Потому что слишком велики риски оступиться, ошибиться, упасть, убиться. Мне нравятся такие мысли. Они с маниакальным рвением возвращают мне силы двигаться дальше.
И когда эти мысли выплывают из моей головы, он на какое-то время остается совершенно пустой. Сердцебиение чуть унимается, голова начинает болеть еще сильнее, но я открываю глаза и пристально смотрю на Майка. Странно, что прежде мне не хватало смелости рассмотреть его лицо в деталях. Странно, что являясь низшим звеном в социальной цепи, я боюсь смотреть людям в глаза и вечно отвожу взгляд. Странно, что еще два дня назад я была опьяняюще влюблена в человека, что тащит меня на верную гибель.
Но что еще более странно – я позволяю ему это делать.
Удивительно, как порой меняются люди в наших глазах. Пристальный взгляд Майка больше не кажется самоуверенным и мужественным, а всего лишь загнанным в угол, как и у всех нас. И даже хотя Майк старше, он – не мужчина, а мальчишка. Сумасшедший, отчаянный, безрассудный. Он далеко не такой красавчик, как я полагала прежде, потому что его правую щеку рассекает множество мелких шрамов, потому что лоб покрыт угрями, а темные волосы – перьями торчат вокруг головы. У него маленькие глаза и вечно криво усмехающийся рот, смуглая кожа и широкие взъерошенные брови. И он – обычный мальчик среди сотни других обычных мальчиков, и когда я трезвею от этой мысли, машина останавливается, а за окном оседают сумерки.