Картограф

– Ко мне, – сказал Витя, заводя мотор. Машина взревела, чихнула и окуталась густым паром. – Тряпочка, что я дал тебе, не потерялась?

В голосе Вити чуть слышно звенела тревога.

– Не потерялась, но я ее испортил.

– Как испортил? Порвал?!

– Нет, хуже, – и Филя протянул ему тряпицу рисунком вверх.

Гомункул

Они одновременно посмотрели на нее. Перед ними была карта, изящная и детальная. И не скажешь, что она нарисована человеческой кровью.

– Это же Караван-сарай! – закричал Витя, вырывая карту у Фили. – Едем туда.

Машина рванула с места, издав мощный рык.

– Что еще за Караван-сарай?

– Дом такой громадный, отсюда верст пять на восток. От него начинается Великий Степной Путь.

– И что мы там будем делать? – Филя задергался в кресле, как кролик в силках. Странное предчувствие охватило его.

– А ты посмотри, на карте все написано, – откликнулся Витя, зорко осматривая дорогу. Он опять ждал погони, и теперь Филя начал понимать, из-за чего весь сыр-бор. Вот из-за этой тряпицы! А теперь, когда он на ней нарисовал карту, им живым не уйти. Калмыки с них кожу сдерут – да не чулком, а кусочками, чтобы помучались подольше. Надо было заткнуть ночью уши и не обращать на искусителя никакого внимания. Поддался он, слабый, не уловки хитрой бестии, пустил в душу потоптаться! Как он смог в темноте вязкой кровью нанести такой тонкий рисунок? Да еще изобразить то, что никогда в жизни не видел! Нет, его рукой двигала нечистая сила, и теперь он расплатится сполна. А вдруг это не просто карта, а договор? Вдруг он обрек себя на вечное служение тьме, подписавшись кровью? Тьфу, тьфу, ужас-то какой!

Филю пожирал изнутри адский огонь, на лбу выступил пот, и обманчиво лениво, никуда не торопясь, по щеке потекла капля. Она пробиралась к шее и закатилась за воротник. Витя крутил руль, машину то и дело заносило. Карта лежала, распластанная, на приборной доске, и смотреть на нее было больно. И все же Филя не мог не заметить, что один из нарисованных кровью домов, окружавших Караван-сарай, подписан. Готическим шрифтом нам ним было выведено «Гомункул». Что это означало, Филя не знал, только понял, что ничего хорошего.

– Витя, а кто такой Гомункул? – осторожно спросил он.

– Почем я знаю? – огрызнулся Витя. – Не отвлекай. Быстрее доедем – целее будем.

– Как скажешь, – вздохнул Филя и взял карту в руки, чтобы рассмотреть.

Караван-сарай был огромным сооружением с внутренним двором, где росли плодовые деревья. Во всяком случае, на одном из них висело яблочко. Караван-сарай был не что иное как рынок, где можно купить диковины востока – сочную золотистую курагу, сладчайший мед, сморщенные, похожие на пальчики купающихся негритят, финики, кувшины ручной работы, золотые блюда, кинжалы дамасской стали, осликов в хозяйство, переливчатый, ласковый к рукам шелк, душистую мирру, драгоценный шафран, резные шкатулки, сделанные из цельного куска красного дерева. Филя повел носом и явственно учуял запахи рынка – пьянящие, экзотические, густые. Он вздрогнул от удивления – нет, ему не показалось. Карта источала запах. Но ведь она не может пахнуть ничем, кроме как кровью, да и та, засохнув, для человеческого носа вроде уже и не существует. Наваждение, чертовщина!

Чем дольше Филя смотрел на карту, тем сильнее росло в нем удивление. Дом с надписью «Гомункул» был самой прорисованной частью карты. На крыше виднелся цветочный рисунок, у порога лежал пушистый коврик с надписью «Открыто». Буквы были такие маленькие, будто он рисовал их не пальцем, а самым тонким пером. Сверху топорщилось изогнутыми лучами огромное солнце. Оно по-разбойничьи недобро кривило рот. По краям шла рамочка в виде виноградных листов и кистей. И все это он набросал почти в темноте, при свете одной лишь свечи, а то и вовсе без света, в слепоте телесной и душевной! Филя бы не поверил сам себе, если бы не узнавал в каждой черточке, в каждой детали свой стиль. Вот хвостик у буквы «Люди» точно такой, какой он обычно выводит, когда пишет свое имя. Яблочко и то вспомнилось: он рисовал его в качестве этюда, будучи приготовишкой. Это его рука, без сомнения! Но это не его карта, он была ему нашептана, напета демоном. И она – страшный грех, который навсегда закроет ему путь в иконописцы. Права была цыганка!

От этой мысли Филю напрочь сковало. Вот оно что, цыганка! Она знала о том, что произойдет этой ночью, а он ей не поверил. Испугался поначалу и забыл. Все гадалки – плутовки, так говорила покойная матушка. Цыганам веры нет, цыгане лжецы, бедовые ребята. Нельзя допытываться у судьбы, куда она захочет вильнуть, потому что она, коварная, обязательно повернется не так, как ты ожидаешь. Цыгане умеют наступить ей на хвост, но правды никогда не скажут: им ведь что, только денежки выманить! Застращать, наврать с три короба, наплести про недругов, порчу, сглаз, привороты, а под шумок обокрасть, кошелек там срезать или часы выудить. Другого интереса у них нет. Но эта цыганка не обманула! Она видела метку злого рока на его руке, предупредила, а он не внял. Олух, и правда олух! Только уже не царя небесного, а князя подземного. Но как он мог это остановить? Ведь демон застал его врасплох, спящего. Ему бы кинуться вот из чулана и не спать до утра, а он разнюнился, развалил тело на досках и попался в сеть. Ох, и дурак!