Страница 11 из 69
– Что вы думаете об этой истории?
– Ничего. Разве можно логически объяснить поступки умалишённой? – и Екатерина Ивановна потушила окурок прямо о коробку с письмами, давая понять, что разговор закончен.
– Ну вы же разбирались… Наверняка даже что-то писали в газете… – не отставала я.
– Да, было что-то и в газете… Но писала не я – другая сотрудница. Если хочешь, поищи в подшивках…
Открыв огромный старинный шкаф, доверху набитый газетами, я сначала, было, приуныла: разве здесь что отыщешь! Но потом сообразила: надо посмотреть дату последнего письма – ведь именно тогда их все передали в редакцию. Работа пошла веселее, и скоро нужный мне номер газеты был найден. Но меня ждало разочарование: материал о событиях, связанных с письмами, был… фельетоном.
Его автор, некто Августа Правдивая, вдоволь поиздевалась над всей этой историей. Особенно подробно и красочно она описывала, как после первого письма милиционеры обследовали предполагаемое место преступления – общественные уборные (в то время это были загаженные и зловонные дощатые сарайчики).
И в истории с ленточками, которые оставлял на своих жертвах убийца, автор фельетона тоже нашла комический момент: «Может, дефицит лент в галантерейных магазинах образовался потому, что их скупает таинственная душительница младенцев?» – заканчивала Правдивая свой «весёлый» материал…
…В течение нескольких дней после своей находки я ходила по улицам в поисках женщины с лаковой сумочкой. Мне казалось, что именно я разгадаю тайну убийств, о которых сообщалось в письмах. Но все мои поиски были напрасны – то ли её забрали к себе какие-то дальние родственники, то ли, наконец, упекли в психушку, а может, она и умерла… Никто ничего о ней не знал! И эта странная, так никем и не разгаданная история постепенно забылась…
Я вспомнила о ней, когда в уже упомянутой книге на двадцать второй странице увидела фотографию шестнадцатилетней Констанции Кент, зарезавшей и утопившей в уборной своего сводного маленького брата.
А на сотой странице – рассказ о пятидесятисемилетней Амелии Дайер, которая в течение пятнадцати лет душила и топила в Темзе передаваемых на её попечение младенцев. И каждому она завязывала на шее ленту…
Все эти преступления были совершены в Англии ещё в девятнадцатом веке, то есть задолго до того, как о них сообщила в милицию наша городская сумасшедшая.
Но тогда, много лет назад, разыскивая эту странную даму, я и вообразить не могла о возможности существования таких связей. Лишь хотела узнать, откуда у неё эта информация – от кого узнала она об убийствах. А может, действительно увидела? Или всё же придумала? Или однажды увиденное снова и снова возрождалось в её больном мозгу?..
Теперь же, после того, как я совершенно неожиданно для себя узнала, где и когда всё происходило, для меня осталось неразгаданным: как могла узнать об этих событиях сумасшедшая, с синхронной последовательностью сообщавшая о происходящих задолго до этого убийствах? И почему Констанция Кент и Амелия Дайер стали для неё одним лицом?
Эти вопросы не давали мне покоя. Как и ещё один – почему именно я оказалась посвящённой в ту давнюю историю, и почему именно мне выпало разгадать загадку этих убийств. Как и много лет назад, я ходила по тем же улицам, где прошла жизнь несчастной сумасшедшей. Здесь давно уже ничто не напоминает те места, известные и мне тоже с детства. Теперь это типичный городской район, застроенный пяти- и девятиэтажными домами. А когда-то на их месте стояли деревянные одноэтажные многоквартирные домики, окружённые палисадниками и неровными рядами сараев.
Как раз такие сараи и отделяли наш дом от деревянного барака-общежития, в котором и жила сначала мать сумасшедшей, а потом и она сама. Но это было ещё до моего рождения, и я не могла помнить о тех трагических событиях.
Мы вновь переехали в этот микрорайон, когда я уже училась на последнем курсе университета, и вскоре пришла работать в ту самую газету. Отцу дали просторную четырёхкомнатную квартиру в только что построенном доме, в которую мы перебрались из тесной двухкомнатной хрущёвки. Так вышло, что наш новый дом стоял недалеко от места того старого деревянного, в котором я родилась, и почти на месте того самого общежития.
Значит, всё же не случайно была я посвящена в историю, к которой, кажется, не имела никакого отношения, – есть такое понятие: память места. Мне дважды пришлось войти в эту реку памяти. А я всё ходила по местам моего детства, пытаясь войти в эту реку в третий раз…
Теперь я была уже не той юной журналисткой, свежеиспечённой выпускницей университета с зашоренным марксизмом-ленинизмом взглядом на мир. Я уже вскарабкалась довольно высоко на гору жизни, откуда многое видно, и уже прошла свою школу добра и зла. Поэтому я могу предложить свою разгадку тех событий.
Информация, как и материя, не исчезает – она переходит в единое информационное пространство и так существует вечно. Больной мозг сумасшедшей каким-то образом подключился к этому пространству. И нашёл в нём то, что напомнило её собственною историю.
Что же касается Констанции Кент и Амелии Дайер – они вовсе не были для неё одним лицом, она лишь соединила то зло, которое обе принесли.