Страница 48 из 134
— Завтра — непременно будет, но до утра не должна бы.
— Успеем вернуться?
Охотница фыркнула:
— Как путь ляжет, если гладко, можем успеть.
— А если нет?
— Переждём в снегах, запасы мы взяли.
Охотница начала отставать и уходить правее, разговаривать стало неудобно. Напутствовала напоследок:
— Держись за мудрой, Нимрин. Юни не бросит тебя, даже если упустишь ремень, упадёшь, сломаешь лыжи или поломаешься сам. В крайнем случае, ложись зверю на спину и командуй: «домой». Но лучше держись за мудрой, как она велела.
Снежная гладь смялась складками застругов и рыхляка, внимание почти целиком ушло под ноги. Ромига отчаянно старался вернуть хотя бы половину в окружающее пространство. Сломать лыжи в начале пути нелепо, но ещё нелепее — забыть, что здесь не прогулка, не тренировка, а война, и влететь в какую-нибудь засаду. Впрочем, то ли их никто не подстерегал, то ли песня мудрой была хороша. А была она хороша весьма! Зверь Юни так уверено бежал за хозяйкой, что Ромига не сразу заметил: на снегу никаких следов — ни лыжни, ни отпечатков звериных лап. Оглянулся через плечо, и за собою увидел ту же нетронутую целину.
Вильяра знала своё дело! И путь выбирала — явно не самый короткий, но удобный, с равномерным набором высоты и отличным обзором во все стороны. Разумно: раз уверена в своей невидимости, чего бы не пройти по гребню и не посмотреть, что делается вокруг? Помимо разведки, белое безмолвие Голкья стоило того, чтобы просто им полюбоваться.
Горный хребет тянул к морю длинные, плавно понижающихся отроги. Ручьи и реки проточили между ними глубокие долины. Безлесные гребни отрогов сияли под солнцем чистейшей белизной, лишь кое-где из-под спрессованного ветрами снега торчало нечто вроде ползучего можжевельника, норовило запутаться в лыжах. Дно долин тоже было голым. Зато склоны щетинились таким густым криволесьем — захочешь, не продерёшься, и сквозь ветки ничего не видать. А ещё криволесье было пёстрым, будто лоскутное одеяло: разные растительные породы щеголяли золотисто-жёлтой, оранжевой, насыщенно-вишнёвой, оливково-зелёной, серебристо-голубоватой корой. Тёмно-изумрудные и сизые в синеву пятна хвойников дополняли картину.
Ромига рассудком отмечал красоту увиденного, помнил, как прежде радовали глаз и сердце незнакомые пейзажи, как любопытно было исследовать новые земли. Теперь вместо радости и любопытства — пустота… И ужас: внезапным осознанием, что, возможно, пустота навсегда, неведомый враг искалечил непоправимо, и даже разыскать его, чтобы отомстить не удастся… Ну уж, нет! Память-то возвращается. И Ромига умеет, целенаправленно учился вспоминать забытое. Кто, когда и зачем учил его такому? Ладно, это он тоже вспомнит, дело времени, вот прямо сейчас и начнёт вспоминать, не переставая смотреть под ноги и по сторонам.
А солнце клонилось к закату, а лыжи слушались всё лучше, а зверь Юни устал: закосолапил сильнее, повесил хвост, который поначалу держал флагом по ветру. Вильяра впереди тоже заметно сбавила темп. Ромига не подгонял своего поводыря, бежал следом, лишь слегка придерживаясь за постромки. Легендарная навская выносливость, обратная сторона которой — непомерный навский аппетит. Ромига на ходу порылся в кармане, добывая лущёные орешки, вроде тех, что выиграл у Арайи.
Вот поймать бы беглого беззаконника да допросить с пристрастием! Ромига нарисовал в уме картинку-другую-третью, что именно сделает, если Арайя откажется отвечать на вопросы. А пусть молчит, пусть держится героем: нав, как никогда, желал чьей-нибудь боли и ужаса, и чтобы ломалась чужая воля и трепетала, угасая, чужая жизнь — целиком в его власти. Погреть руки в крови: именно так говорил один из его наставников про другого. Ромига ухмыльнулся криво и страшно, решив, что всё-таки не станет отыгрываться на первой случайной жертве. Нет, сам вывернется на изнанку, но выдаст каждому врагу отдельной мерой, с доставкой — лично в руки! Арайе — Арайино, местному зловредному колдуну — колдуново, неведому супостату — супостатово…
А Вильяра резко свернула с гребня, нырнула в кулуар, исчезла за перегибом склона.
— Стой! — Ромига осадил Юни, быстро свернул постромки и закрепил их на холке зверя. Не хватало ещё наехать на него на спуске, навернуться вдвоём. — А теперь — следом!
Зверь глянул, кажется, с укоризной, и затрусил туда, где скрылась колдунья. Лыжи заскользили под уклон: лучше бы, конечно, по проторённой лыжне, но Вильяра продолжала заметать следы. Склон — длинный и крутой, фигурка охотницы мелькала уже далеко внизу, умело выписывала виражи между кустами. Вот на этом месте Ромига предпочёл бы доморощенной плетёнке и ременным петлям — человские горные лыжи с ботинками и жёсткими креплениями. Но раз нету — осталось положиться на ловкость и крепкие кости, в крайнем случае, на магию. Глянул на вздёрнутый хвост Юни, чешущего вниз по склону, фыркнул:
— Вперёд, за белым кроликом! — и перестал подтормаживать, срываясь в стремительный, рискованный полёт.